Меч Ронина - Диана Удовиченко

– Прощай! – Сенкевич бросил ему тетрадь. – Ты свободен. И освободи всех, кто служил мне.

Дракон ловко поймал тетрадь, сжал в когтистой лапе:

– Я не прощаюсь, Тосицунэ. Даже демоны умеют быть благодарными.

Он тяжело взлетел и растаял в воздухе.

Сенкевич первым шагнул в фиолетово-черную круговерть, за ним, обнявшись, прыгнули Дан и Настя.

Они уже не увидели, как Тосицунэ подбежал к растаявшей стене, возле которой в луже лежало тело юной девушки, закричал и упал рядом, как рухнула прямо в лужу талой ледяной воды Кумико, как полз к ней, истекая кровью, Акира и как из провала показалась голова Мусаси.

* * *

– Остановитесь! Остановитесь! – кричал Миямото.

Лицо его, злое, с горящими черными глазами, возникло из вихря, уносившего Настю. Приблизилось почти вплотную, расплылось, потекло черным пятном. И только пронзительный голос еще долго звучал в ее ушах:

– Остановитесь!

Прощальные стихи

На веере хотел я написать –

В руке сломался он…

Басё

Вся столица собралась, чтобы увидеть сэппуку десятерых смельчаков, которые справились с самим Токугава. Новый сегун под страхом смерти запретил разглашать сведения о гибели Иэясу, но история, как водится, преодолела все заслоны и передавалась из уст в уста. Говорили, что Токугава оказался страшным демоном, драконом, который пожирал в день по девственнице. Что в замке его томились сотни изможденных пленниц. Рассказывали также, что Токугава хотел сделать Японию страной демонов, а людей – своими рабами и пищей.

Шептали, мол, конец этому положил один из храбрейших самураев, служивших Иэясу, – Маэда Тосицунэ. Токугава сожрал его дочь, и самурай решил отомстить. Он заключил союз с ронином Сайто Акира, который в прошлом служил в войске дайме Тоетоми Хидэери. Акира тоже мечтал отомстить сегуну, за предательство своего господина. Ведь именно подлость Токугава стала причиной гибели Тоетоми. Некоторые рассказчики даже упоминали: Акира нарочно ослепил себя после поражения семьи Тоетоми, чтобы гибель господина стала последним, что он видел. Потеряв зрение, он отправился в изгнание, где встал на путь слепых воинов и овладел волшебством тэнгу.

Эти двое собрали еще нескольких безумцев, не боявшихся ни драконов, ни смерти, и штурмом взяли замок Эдо. Ворвавшись в крепость, Тосицунэ с соратниками убили сначала драконье семя – детей Токугава, а потом и само чудовище. А еще расправились со всеми его слугами, которые тоже были демонами, лишь рангом пониже. Битва была страшной, много часов продолжалась она в воздухе и на земле. Из-за нее выгорела половина домов в столице. Когда смельчаки уничтожили Токугава, недобитые духи исчезли и больше не тревожили горожан.

Многое люди передавали друг другу, и каждый приукрашивал историю, добавлял к ней все новые подробности. В конце концов невозможно стало понять, где правда, а где – народная молва. Доподлинно известно было только одно: бунтовщиков поймали. Да они и не пытались скрыться, бегство недостойно истинных воинов.

Новоизбранный сегун приказал взять смельчаков под стражу, судил и приговорил за предательство к смертной казни. Но, учитывая, что, убив демона, самураи спасли Японию, сегун проявил неслыханное милосердие, заменил позорное обезглавливание высокой честью: позволил сделать сэппуку.

В нарушение традиций, диктовавших, что ритуальное самоубийство должно проходить в тишине и уединении, сегун распорядился провести его публично. Дабы больше не множились слухи, а жители Эдо убедились: убийство великих, с какими бы благими целями ни совершалось, всегда карается смертью.

Десять ронинов в белых одеждах, символизирующих чистоту помыслов, сидели на специально сооруженном для казни помосте. Вокруг застыли самураи сегуна. Их задачей было не допустить побег бунтовщиков, но воины выглядели так, словно стояли в почетном карауле. Каждый на этой площади сочувствовал ронинам и скорбел по ним. Но каждый понимал: иного выхода нет. Восстав против Токугава, эти люди приговорили себя к смерти при любом исходе.

Здесь, на помосте, ронины провели несколько часов, с рассвета. Сюда им приносили последний завтрак и по чашке сакэ, бумагу и кисти, чтобы написать прощальное хокку.

Ближе к полудню площадь заполнилась народом, глазевшим на приговоренных. Большинство взглядов было обращено к молодому слепцу, сидевшему вторым от края. Слухи не лгали: глазницы ронина были пусты.

Акира не нужны были глаза, чтобы смотреть. Он и так видел каждого в этой толпе. Вот пожилой ремесленник сочувственно покачивает головой, вот перешептываются две хорошенькие гейши, вот молодая мать поднимает повыше пухлощекого мальчика, указывая ему на слепого ронина. А рядом, на помосте, ждали смерти товарищи по битве – Масакадо, бывший разбойник Сузаки, еще три ронина, согласившиеся мстить за Тоетоми, самураи прокаженного Отани и Маэда Тосицунэ.

Эти люди не раздражали его, не мешали вспоминать. Всю жизнь, все самые важные события. Битвы, в которых он уцелел, женщин, с которыми проводил ночи. Друзей и врагов. Тех, кого любил, и тех, кого ненавидел. И Кумико…

Все сгорело дотла…

Но по счастью, весенний цвет

Уже облетел в саду[27].

Последние дни покрывал странный туман: все происходило, будто во сне. Акира словно не был собою. И все же помнилось – нежные губы, шелковистые черные волосы, гибкое, податливое тело в его объятиях. Сон?.. Явь?..

Отчаянно хотелось верить, что это было. Почему-то он видел внутренним взором веселый дом, Кумико в наряде гейши, преклонившую перед ним колени. Звучал в ушах ее горячечный шепот: «Прости меня, мой господин». А потом – поцелуи и близость, такая сладкая, какой никогда ни с кем у него не было.

«Было, – решил он. – Раз помню, значит – было. Значит, не зря прожил жизнь, не зря спасал ее, мстил за нее. Не зря умираю ради нее. Все – ради нее».

Но почему ее нет в этой толпе? Акира всеми чувствами стремился к возлюбленной, искал, мысленно умолял прийти, попрощаться…

Посети меня в одиночестве моем!

Первый лист упал…[28]

Богатый паланкин мягко плыл среди толпы – слуги подняли его повыше, поставили носилки на плечи, чтобы народ не беспокоил госпожу. Кумико сидела ровно, выпрямив спину, смотрела только перед собой, терзала в руках шелковый платок. Не было сил отодвинуть занавеску, взглянуть на площадь. Наконец слуги остановились, пробравшись в первые ряды.

Она заставила себя, отдернула тонкую ткань, посмотрела в окно.

Ворота Эдо распахнулись, из них один за другим вышли три важных пожилых самурая – представители сегуна, призванные засвидетельствовать факт смерти приговоренных. Толпа заволновалась, зашумела. Близился момент, ради которого все собрались.