Бык из машины - Генри Лайон Олди

– Не беспокойтесь. Я её отведу.

У входа в беседку стоял привратник.

Пирифой сидел в донорском кресле, а Персефона Диантиди сидела на Пирифое, лицом к вошедшему Тезею. Халат гравврача был растегнут, распахнут, и каждый, кто не слепой, мог видеть, что нижнего белья под халатом нет. Женщина находилась в отличной физической форме, но годы брали свое: грудь обвисла, кожа на шее сделалась дряблой, ключицы торчали резче, чем когда-то. Персефона годилась парню в матери – черт возьми, она и Тезею-то в матери годилась!

– Уходите, – ровным тоном, так, словно она сидела не на мужчине, а в шезлонге на пляже, сказала Персефона. – Вы получили, что хотели. Уходите – и дайте мне получить то, чего хочу я.

Тезей пожал плечами:

– Я подожду снаружи. Вы закончите, и мы уйдем. Уйдем вместе.

– Уходите, – повторила Персефона. – Он задержится в «Элизиуме».

– Как надолго?

– Еще не знаю. Может, навсегда.

– Вы сумасшедшая. Вам надо лечиться.

– Вне всяких сомнений. Здесь мембранная зона. А главное, здесь сумасшедший дом. Как вы полагаете, легко ли остаться нормальной в «Элизиуме»? И потом, что вы зовете нормой? Вот вы, к примеру – вы нормальный?

Тезей не нашелся, что ответить.

– Я подожду снаружи, – повторил он.

Дверь оказалась запертой.

– Я передумала, – уведомила его Персефона, раскачиваясь вперед-назад. – Я еще не решила, отпущу ли вас. Надо было уходить сразу, когда я предлагала. И не вздумайте бросаться на меня с кулаками, я рассержусь. Вы же не хотите, чтобы я рассердилась?

– Вы в курсе, кто я? – спросил Тезей.

Только сейчас он увидел, что запястья Пирифоя прикручены к поручням кресла эластичным бинтом. Тезей поклялся бы, что с ногами парня творится та же история. Шнурок, вспомнил он. Сима Шавуш перетянула член байкера шнурком, прежде чем взгромоздиться на него. Хотелось бы верить, что в случае с Пирифоем обошлись без шнурка. Почему он молчит? Кляп во рту? Издай Пирифой хоть звук, который можно было бы расценить, как призыв о помощи, и Тезей знал бы, что делать. Нет, сказал он себе. Нет, не знал бы. Напасть на аватару? На регулярную аватару? Постоянную (?) аватару?! В мембранной зоне?! Проклятье, это же выбор между предательством и самоубийством!

– А вы? – Персефона ответила вопросом на вопрос. – Вы в курсе, кто я? Хлоя Каллис была моей дочерью. Тринадцатилетняя Хлоя Каллис, которую изнасиловал отец этого красавчика. Для всех моя девочка была аватарой Госпожи. Для меня она была просто девочкой, которую я родила. Иксион Флегиас подверг насилию мою дочь. Я подвергну насилию его сына. Как по-вашему, это равноценный обмен?

– Ваша фамилия Диантиди, – глупо возразил Тезей. – При чем тут Хлоя Каллис?

Персефона рассмеялась:

– О, эти мужчины! О, эта железная мужская логика! После развода я вернулась на девичью фамилию. Вы удовлетворены?

– Уходи, – вдруг произнес Пирифой. – Если она позволит, уходи.

Кляпа нет, отметил Тезей. О, эта железная мужская логика! Раз он говорит, значит, кляпа нет.

– Я без тебя не уйду.

– Ты уйдешь без меня. Я остаюсь. Она обещала мне…

Снаружи, за окном, зажегся фонарь. Тезей видел, как в световой конус шагнули двое громил в потертом камуфляже без знаков различия. Похожие на Керкиона в его лучшие годы, громилы были точной копией друг друга: наверное, близнецы. На сворках близнецы вели трех доберманов. Следом тащился привратник, судя по виду, крайне недовольный.

Когда привратник вышел за пределы оконной рамы, фонарь погас.

– Что она тебе обещала?

– Что отца снимут с колеса. Колесо продолжит катиться, но это уже будет не отец.

– А кто?

– Анимация. Отца отпустят, разложат на биты. Уходи, прошу.

– Она врет, – сказал Тезей. – Она играет с тобой.

– Это неважно. Если есть хотя бы один шанс из миллиона…

Тезей подергал дверь. Дверь была открыта.

– Вы действительно можете это сделать? – спросил он у Персефоны. – Освободить его отца от наказания?

Женщина улыбнулась:

– Не ваше дело.

– Это не насилие. Если вы купили его за свободу отца, это не насилие, а сделка.

– Ошибаетесь, – Персефона прижала голову Пирифоя к своей груди. – Это насилие. Это худший из видов насилия. Или лучший, я еще не решила. Уходите, пока можете.

В парке шел дождь.

Проводник опаздывал. Не рискуя задерживаться в «Элизиуме», Тезей побрел наугад, рассчитывая выйти к воротам. Ждет ли там лимузин? Всю дорогу его преследовали слуховые галлюцинации. Во мгле мелькали смазанные тени. Сто раз пройди по переулку, думал Тезей. Изучи все выбоины мостовой и скудное меню углового кафе. И вдруг мир щёлкнет пальцами, дополнив реальность еще парой измерений: стохастическими прорывами феноменов цифрала и твоим собственным безумием. Капли стучали по листьям, парк сгущался, редел, опять сгущался, дорожки стали асфальтированными, в отдалении замаячили дома, послышался шум машин, и когда Тезей выбрался к воротам, то даже не удивился их новому облику.

Перед ним был вход в фитнес-клуб «Амазонки».

– Вон отсюда!

– Антиопа, послушай…

– Вон! Чтобы я тебя здесь больше не видела!

– У меня, в конце концов, абонемент. До конца месяца…

– Подотрись своим абонементом!

Ругаются, со злорадством подумала Ипполита. Все, конец пижону. Был да сплыл, больше не увидим. Скандал пижона с мамочкой – так амазонки за глаза звали Тезея с Антиопой – скрашивал Ипполите печальную судьбу уборщицы. Нанять профессионального клинера – лишние расходы, а зал и так едва сводил концы с концами. Сегодня уборка зала была за Ипполитой, а если Ипполита и ненавидела что-то лютой ненавистью, так это наведение чистоты.

Да, еще пижон. Пижона она ненавидела больше.

Присев на корточки у беговой дорожки, Ипполита выгребла из-под нее пыль: серую, недельной давности. Влажная губка заскользила по полотну, убирая следы от капель пота и напитков. Распылитель с дезинфицирующим раствором ждал своей очереди. По мнению Ипполиты – и вопреки инструкции – дорожка не заслуживала такого тщательного обслуживания, но здесь располагался первый ряд партера, откуда супер-шоу «Ссора влюбленных» было как на ладони, а значит, здесь имело смысл задержаться.

– Антиопа, я все объясню…

– Стерве своей объясняй! Прокурорше!

– Ну что за ерунда…

– Отваливай!

Рабочий день закончился. Вообще-то Ипполите следовало бы начать с санузлов и душевой – к обработке инвентаря приступали в последнюю очередь – но в душевой мылись девочки. Ждать без дела? Мамочка выгонит, как пить дать, а разъяренная мамочка еще и наподдаст, не побрезгует. Ипполита не возражала бы насчет того, чтобы мамочка ей наподдала, но только наедине, в уютной, располагающей к интиму обстановке. Своим появлением в зале пижон сорвал далекоидущие Ипполитины планы, и пропустить изгнание пижона из тренажерного рая – о, на это Ипполита не согласилась бы даже за титул «Госпожа Олимпия».