Седая весна - Эльмира Нетесова

— Обидно. Ведь он не верил, что я всерьез тебя люблю. И, как мне кажется, сам не любил никогда. Женился по расчету, выбрал достойную по положению, и все на том. Он жил, как луна. Светил, но не грел никого. А коль такой сам, он и другого не поймет. Но людям не объяснишь. Обсирают меня на каждом углу, все кому не лень. Да не нужна его квартира, вещи и деньги! Чего они стоят? Я и сама бы не взяла. Мне б тепла чуть-чуть. Но от него и этого никогда не видела. Жила по режиму, как та породистая собака, что имелась. Нас с нею в одно время кормили и прогуливали. Ни ее, ни меня никто не погладил, не взял на колени. А так хотелось тепла. Я получала его от тебя. От первого и единственного. Может, потому и полюбила сразу, с детства и навсегда. Но отец не понял. Он признавал

материальные ценности. Другое было чуждым его восприятию. Вот так и прожил, как забытая свечка. Все было, кроме огня и тепла… Он думал, что наказал меня? Нет, Лева! Его Бог покарал! За гордыню! Дал такую смерть, какую он сам себе подготовил. И никто не мог ему помочь. Оттого не жаль ничего, кроме того, что, умирая, не узнал, что стал дедом. Хотя и это вряд ли образумило бы его — вздохнула Ляля.

Левка тогда даже значения не придал выходке тестя. Он знал, что тот не признавал его и не смирился с браком своей дочери. Стараясь помешать, позвонил зятю накануне росписи и предложил встретиться у него дома вечером.

Лева пришел с бутылкой коньяка, сияющий, довольный, отмытый до блеска. Он предполагал совсем другую тему для встречи. Ведь Лялька выбрала его. И войдя в квартиру, протянул руку для приветствия, но тесть не пожал, сделав вид, что не заметил, предложил пройти на кухню, где, кроме пепельницы, ничего не стояло на столе.

Лева присел на предложенный стул, заметил льдинки отчужденья в глазах хозяина, понял, разговор будет жестким:

— Скажи, зачем тебе моя дочь?

— Я люблю ее.

— Это старая избитая песня. Тебе ли говорить о любви после стольких лет на Колыме? Не трепи это слово! Не кощунствуй! Ты не способен на истинное чувство и не сможешь стать мужем дочери. Ты женишься на ней обдуманно, из корысти, в расчете на мою помощь и поддержку, чтоб жить безбедно? Ничего из твоих фантазий не получится! И сразу говорю, зря мечтаешь!

— А мне от вас ничего не нужно. Я получил Лялю! И все. Напрасно считаете меня каким-то крохобором. Да! Я сидел. Но ни имени, ни совести не потерял!

— Откуда они взялись? Да ты их никогда не имел. Совесть бывает у порядочных, а не у тех, кто полжизни скитается по зонам! Как ты посмел сделать предложение моей дочери? За все, что получил, — отблагодарил? Опозорил меня и дочь, да еще считаешь, что ничего не случилось? Ты — негодяй! Мерзкий, пакостный тип, какого нельзя было пускать в дом!

— Ляля иного мнения! — стал терять терпенье Лева и, чтобы не сорваться на ответную грубость, отвернулся к окну.

— Я настаиваю! Верни дочь!

— Ее силой никто не держит.

— Ты ее увез, ты и привези!

— Вы что? Считаете меня за идиота? Чтоб я оторвал от себя жену, да еще и доставил сюда? Ну уж вы слишком хорошо обо мне думаете.

— Ты сказал — жена? Она без росписи легла с тобой в постель!

— Она моя! Я только с жизнью вместе лишусь ее.

— Молчи, подонок! Моя девочка по глупости попала в твои сети. Ты прикрылся ею, нашим именем!

— Хватит болтать! Я не хочу слушать этот треп! Кто вы такой, чтоб плевали мне в лицо? Чем вы кичитесь? Своею должностью и положением? Плевать я хотел на них! Что прожито и пережито самим? Да ни черта! Вся жизнь, как у Христа за пазухой! Недаром ни сединки, ни морщинки, на руках ни одного мозоля, как у бабы! Старый фантик, мыльный пузырь! Один раз в жизни помог, а сколько гонору! До конца жизни свою щедрость не продохнешь! Настоящие мужики — выручая иль помогая, молчат о том, не попрекают. А ты все уши прозудел! Скажи, сколько ты потратил? Я верну! Но хватит тыкать в зубы своей помощью, благодетель! — встал Лева и направился к двери.

— Послушай, ты! Я не таких ломал! И с тобою разговор может стать коротким! Отступись от дочери! Тебе не сложно сыскать другую. А у меня она одна!

— Я не держу ее на цепи. И когда образумишься, она будет приходить к тебе как к отцу. А сломать меня никому не удастся. Я сам умею! Станешь грозить или пытаться, убедишься на своей шкуре! Расколю, как гнилой орех! Понял?

— Сколько тебе нужно за Ляльку? Откажись от нее! Давай по-мужски! Никто о том не узнает. Верни мне дочь.

— Я никого не покупал и не продаю! Лялька — моя жизнь! Сколько она стоит, определи! Только смерть ее отнимет у меня. Но тебе того не дождаться! — вышел в дверь, не оглядываясь и не прощаясь.

Ляльке он не сказал ничего. Она по виду мужа поняла, что разговор с отцом был жестким и расстались они врагами.

Жена, родив сына, побыла с ним дома до года. А когда малыш встал на ножки и пошел, Лялька уговорила свекровь оставить работу в школе и сидеть дома с внуком. Мать согласилась. И жена снова торговала на базаре, работала в санатории. Через год они купили подержанную машину и радовались, что стали жить не хуже других.

Левушка, в отличие от рыбаков, не выпивал. Он отдавал жене всю зарплату до копейки. Человек держал свое слово во всем. И Ляля ни разу не пожалела, что вышла за него замуж.

Она без страха родила второго сына. Конечно, после пяти лет работы на базаре в ней мало чего осталось от той прежней, робкой и застенчивой, какую привел в дом впервые.

Лялька стала напористой, хваткой, грубой. Дома у нее все в руках кипело. Она вставала раньше матери и ложилась позже всех. Но никогда не жаловалась и не сетовала на свою судьбу.

Левка, помня, что отец ей ничего не дал, сам одел и обул жену. Каждый месяц покупал ей золотые украшения. И теперь жена имела все, о чем могла мечтать женщина.

Но однажды… Этот шторм не предсказали синоптики. Не заметили иль прозевали надвигавшийся ураган? Он возник так внезапно, что даже старый боцман не приметил, когда и откуда зависла над морем эта туча. Вмиг стало темно и свирепый ураган поднял такие волны, что судно взвыло всеми шпангоутами, стало валиться с борта на борт.

— Поднимай сети! — растерялся капитан, обматерив метеослужбу порта.

Лебедка, скрипя и задыхаясь, волокла из моря снасти, рыбаки помогали ей вручную, еле удерживаясь на палубе, держась за поручни.

— Живей, мужики! — поторапливал капитан из рубки. И ждал, когда сети лягут на корму, чтоб тут же развернуть сейнер привычным курсом — к причалу, домой.

Казалось, прошла вечность, пока сети закрепили на корме и судно стало разворачиваться, чтобы лечь на курс. Вот тут и подстерегла беда. Волна подхватила сейнер, подняла высоко и со всего размаху швырнула вниз, накрыв собой. Судно перевернуло на борт. Но уже следующая волна поставила его кверху дном.

— Оверкиль, — округлились глаза Левки, уже барахтающегося в воде. Его, как и других рыбаков, смыла в море огромная волна.