Зов издалека - Оке Эдвардсон

Трамвай остановился на Дроттнингсторгет. Пьяный, покачиваясь, покинул вагон. Винтера он не заметил. Эфиопы поговорили на своем языке, двое резко встали и вышли. Сейчас они ему вломят, подумал Винтер. Эти парни вполне могли быть профессиональными преступниками. Черный — не обязательно хороший.

Они переехали мост. В гавани работали подъемные краны, перенося с места на место набитые фруктами контейнеры. Бананы сверкали на солнце, будто радовались, что попали домой. Несколько человек сошли у Вогместарплац — иранцы, индийцы и негры. Они всегда ходят группами. Винтер пытался вспомнить, видел ли когда-нибудь чернокожих или просто темнокожих, даже арабов, поодиночке.

На поле за Рамбергсваллен дети играли в футбол. На флагштоках у входа в бассейн развевались флаги. Датский был в середине. Она… обе они рисовали датский флаг. «Может, видели его именно здесь, так же как и я сейчас… Мы непременно должны проанализировать эти рисунки, найти разницу… если она есть».

Датский флаг у входа в бассейн… Может, они регулярно сюда ходили? Вдруг Хелена водила дочку на уроки плавания? Надо проверить… В материалах следствия он этих данных не видел.

А если Хелена здесь с кем-то встречалась? Или ездила в Данию? Садилась на паром и дожидалась, когда можно будет выйти на берег. Вдруг вся история как-то связана с Данией? Они запросили Интерпол, но надо же знать, как работает эта организация… Может, у нее там родственники? Они их навещали, а Йенни рисовала, рисовала… и Хелена тоже.

Он вышел из трамвая на Фрискведерсторгет. Уши парабол на стенах домов сияли под солнцем словно начищенные. Они, как ему показалось, все время вращались, ловя для хозяев далекие сигналы из родных краев. Откуда-то слышалась музыка… Джон Колтрейн в феске и с кальяном. Восточный свинг.

Эрнст Лундгрен гулял с детьми во дворе. Высокий старик так сутулился, что Винтер испугался, не сломается ли у него спина.

— Есть что-нибудь новое? — спросил Лундгрен, ответив на приветствие.

Винтер рассказал последние новости.

— И у нас ничего… Она не входила в нашу маленькую общину.

— Неужели никто из родителей ее не знал?

— Из мам, — уточнил Лундгрен. — Нет… никто.

— Она была чуть ли не самым одиноким человеком в мире.

— Ничего странного, — пожал плечами Лундгрен. — Меня, например, это не удивляет.

— Я не думал, что вы склонны к цинизму.

— Я не склонен к цинизму. Просто меня это не удивляет.

— Что — одиночество?

— Не она одна… Имя им — легион. Можно сказать, большинство.

Винтер просмотрел видеозапись допроса Якобссона. Коэн разговаривал, как священник на исповеди, вот только Якобссон исповедаться не хотел.

— Я ее не видел и больше не увижу, — заявил он.

— Не понял.

— Я про эту… которая дала мне номер… конверт и деньги.

— Я говорю о Хелене Андерсен.

— Никогда с ней не встречался.

— Вы дважды вносили за нее квартплату.

— И что мне за это будет?

— Не притворяйтесь дурачком, Якобссон.

— Не знаю я, кто она такая. Все рассказал начистоту. Раз сто уж, наверное.

И так далее в том же духе. Он смотрел эту запись, и в душе росла пустота.

В квартире пахло свежим деревом.

— Я прибралась, — сказала Ангела, держа в руке бокал с вином. — Как настоящая домохозяйка.

— Не совсем… Домохозяйки не пьют вино среди дня.

— Хочешь?

— Нет… если уж начинать пьянствовать, пусть будет джин с тоником.

— Ты и начинаешь… Никогда не пил, а теперь начал.

— Начинать никогда не поздно.

Она последовала за ним в сияющую чистотой кухню.

— Весь день здесь провела.

— Мне никогда так не удавалось.

— Здорово, да? Пошли, покажу другие комнаты.

— А ужин?

— Что?

— Ужин должен стоять на столе! — сурово произнес Винтер.

— Поедим в ресторане.

— Я слышу речь законченной домохозяйки… Но если идти куда-то, мне надо принять душ. — Он начал расстегивать сорочку. — И размяться. Весь день не шевелясь смотрел видео.

— Вы там только и делаете, что развлекаетесь.

— Ага.

Она принесла джин.

— И как там, Эрик? — Ангела приняла у него сорочку.

— Там? Как там? Движемся понемногу вперед… но я страшно тревожусь за ребенка. Ты же сама знаешь… прогноз не самый лучший.

— Я тоже об этом думаю… Вы проверяли приемные покои?

— Доктор интересуется, спрашивали ли мы врачей? Да, конечно… разумеется.

— Хелена… мама.

— Что — Хелена?

— Если у нее нет родственников… никто по крайней мере пока не объявился… все равно, где-то же она росла…

— Узнав ее имя, мы сразу проверили все возможные управления, учреждения, общества и объединения, которые только есть под небесами. Включая детские дома и все такое.

— Хорошо, хорошо… Но я сегодня думала о Хелене… Когда она была в возрасте своей дочки. Как ее? Йенни? Она никогда не лежала в больнице, эта маленькая Йенни, или вам не удалось это установить? И ее мама тоже. Теперь, в эти годы. А когда была ребенком? Или ее просто привозили в приемный покой. Что-то там случилось. Упала, кровь носом пошла, подозрение на аппендицит… Хелена, не Йенни.

— Я понимаю… продолжай.

— Допустим, маленькая девочка по имени Хелена Андерсен много лет назад поступала в приемный покой. Или лежала в больнице. В таком случае должна сохраниться ее история болезни.

Винтер наткнулся на Бергенхема на парковке перед управлением. Он шел на работу, а Бергенхем до обеда был свободен. За спиной у него в ременной переноске сидела Ада. Винтер молча обогнал Бергенхема. Ада смотрела на него широко раскрытыми глазами.

— Мы уже встречались, — сказал Винтер.

— Не далее как вчера, — улыбнулся Бергенхем.

— Я не с тобой разговариваю, — сурово произнес Винтер.

— А-а-а… не со мной…

— И как дела? — Винтер осторожно провел пальцем по щеке малышки. Удивительное чувство — мягкая, нежная, бархатистая кожа… даже и сравнить не с чем.

— Все нормально, — сказал Бергенхем.

— Я же сказал — не с тобой разговариваю.

— Я за нее. Она потеряла дар речи. Ты произвел слишком сильное впечатление. Можешь, кстати, подержать ее немного?

— Если решусь…