Платье из черного бархата - Кэтрин Куксон

Бидди очень не хотелось оставаться в этом доме. Но если подумать, она сможет когда-нибудь стать камеристкой. При мысли о таком радужном будущем она расправила плечи, подняла голову и с бодрым видом последовала за Джесси Хобсон. Они вышли из комнаты, прошли по коридору, минуя четыре двери, и остановились перед двойными дверями.

Джесси тихонько постучала, затем открыла дверь и, держа Бидди за руку, медленно подвела к окну, у которого в мягком кресле, обитом бархатом, восседала Диана Галлмингтон.

Бидди еще не видела эту даму так близко. Она казалась ей невероятно старой. Так не выглядели даже старухи в деревнях. И их кожа, хотя и морщинистая, оставалась похожей на кожу. Лицо леди, которое Бидди видела перед собой, было сильно напудрено и разрисовано и напоминало одну из фарфоровых куколок.

– Так, так! Вот она какая, возмутительница спокойствия. – Сильный и звучный голос совершенно не подходил немощному старческому телу. – Ты умеешь читать и писать? Кое-что знаешь из латыни и немного занималась французским? Какая ты, оказывается, образованная.

Лицо Бидди стало пунцовым. Она понимала, что над ней подсмеиваются.

– Скажи что-нибудь по-французски.

Бидди молчала, и старая дама нетерпеливо повысила голос.

– Слышишь меня, я велела тебе сказать что-либо по-французски!

Бидди лихорадочно пыталась собрать перемешавшиеся в голове слова в предложение. Неожиданно слова нашлись сами собой и непринужденно сорвались с губ:

– Bon jour, madame. J'espere vous etes en bonne sante.[14]

– Бог мой! – Старая дама повернулась к Джесси Хобсон. – Может! Точно может. А знаешь, что она мне сказала, Хобсон? Нет, конечно, откуда тебе знать. – Леди повернулась к девочке и приказала: – Повтори то же самое по-английски.

Бидди облизнула пересохшие губы.

– Я не осмелюсь, мадам.

– Хобсон, ты слышала? Нет, ты слышала? До чего дело дошло. Девчонка из прачечной, что стоит всего на ступеньку выше уборщиков нечистот, разговаривает со мной по-французски и отказывается выполнять мои приказы. – Дама сделала недовольную гримасу, от которой, казалось, пошло трещинами ее фарфорово-кукольное личико. – Все. Чтобы я больше не слышала и не видела никаких свидетельств твоей образованности. Ясно? Никакого французского, а также чтения и писания. Ответь же, что ты молчишь? Ты понимаешь, что тебе говорят?

Бидди, конечно, все поняла, но не могла или, скорее, не хотела отвечать.

Джесси попыталась прийти ей на выручку и затараторила:

– Я прослежу, чтобы она не…

– Помолчи, Хобсон. Пусть отвечает сама за себя. Ты меня понимаешь?

– Да, мадам, я вас прекрасно понимаю. – Она выговорила эти слова так четко и правильно, что Персиваль Миллер остался бы ею доволен.

На старую даму они произвели обратный эффект. Откинувшись на спинку своего бархатного трона, она на секунду зажмурилась. Затем, открыв глаза, она с удивлением, смешанным с досадой, уставилась в лицо девочки, горевшее ярким пламенем. Карие глаза смотрели на леди прямо и открыто.

– Ты меня поняла? Хорошо, – обманчиво мягким голосом проговорила мисс Галлмингтон. – Но собираешься ли ты подчиняться моим требованиям?

Внутренний голос отчаянно кричал Бидди: «Скажи «да», скажи «да». Но совсем неожиданно для себя она тихо ответила:

– Я, мадам, не могут честно обещать, что подчинюсь вашему приказу. – Когда она осознала, что натворила, часть ее существа сжалась в комок. Она поглубже втянула голову в плечи, как бы ожидая удара. При этом, не отводя взгляда, продолжала смотреть в маленькие выцветшие голубенькие глазки леди, полыхавшие огнем возмущения.

Старая дама повернула голову к камеристке и сказала:

– Хобсон, теперь нам с тобой совершенно ясно, почему все так дружно на нее ополчились.

– Да, мадам, – тихо проговорила Джесси. На лице ее отразилась горечь и грусть. Она бросила полный сожаления взгляд на девушку, которая, как она надеялась, станет ее подопечной. Теперь же камеристка четко представила, как Бидди с узелком в руках торопливо идет к дальним воротам.

– Как ты думаешь, она сознает, что сегодня взбудоражила весь дом, и как я теперь могу судить, сегодняшний день – не исключение. По-твоему, она понимает, что вооружила против себя всю прислугу?

– Да, да, мадам, она это знает.

– Ты так считаешь? – Леди повернула голову к Бидди. – Ты понимаешь, что вся прислуга против тебя? И неважно, сколько времени ты пробудешь в этом доме, много или мало, их настроение не переменится. Насколько я знаю этот класс, вероятно, они станут относиться к тебе еще хуже. Ты это понимаешь?

Что Бидди было терять? В любом случае она окажется за воротами. Вдруг она почувствовала, что ей бы понравилось служить у этой старой дамы. Почему? Она не знала, хотя и имела возможность убедиться, что у мисс Дианы характер крутой. Где-то в глубине ее сознания родилась мысль: как ответил бы мистер Миллер в этом случае. В тот же момент он как будто подсказал ей нужные слова, и они с легкостью слетели с губ Бидди:

– Мадам, я отлично знаю, какого мнения обо мне прислуга. Но я с радостью примирюсь с этим, если мне будет позволено служить у вас. Хотя я не могу честно обещать, что никогда не стану больше ни читать, ни писать, зато искренне обещаю преданно служить вам, если мисс Хобсон, – она перевела взгляд на Джесси, на лице которой появилось совсем другое выражение, – научит меня исполнять ваши желания.

Именно тогда случилось то, чего не ожидала не только Бидди или камеристка, но и сама Диана Галлмингтон. Старая дама неожиданно откинула голову назад и расхохоталась. Впервые за много дней она смеялась от всей души, потому что ее позабавило и одновременно заинтересовало это существо, выбравшееся откуда-то из угла под лестницей, причем из очень дальнего угла.

Слеза от смеха заструилась ручейком по лицу-маске, нарушая единство пудры и грима. Джесси выхватила тонкий батистовый платочек из стоявшей на столике коробки и подала хозяйке, а та улыбнулась и сказала:

– Хобсон, возьми ее с собой и прикажи одеть поприличнее.

В то время, когда дома кипели страсти, Стивен с Лоуренсом путешествовали по Франции. Мей вместе с дальней родственницей впервые наслаждалась в Лондоне прелестями светской жизни. Пол гостил у школьного товарища в Дареме. Люси, которую в то памятное утро отправили в Донкастер, предстояло провести несколько недель летних каникул в сопровождении гувернантки в семье двоюродного брата отца. Люси уже второй год гостила в этой семье: ехала она туда с большой охотой. В первый раз ей там невероятно понравилось, потому что в семье было трое сыновей старше ее и двое моложе, и Люси всем могла показать, какая она искусная наездница.