Оживший кошмар русской истории. Страшная правда о Московии - Андрей Буровский

Давно ли Польша и Московия так же решали судьбы Украины?! А теперь Швеция и Московия так же точно решают судьбы самой Речи Посполитой…

Казалось бы, что должен испытывать московит, кроме «чувства глубокого удовлетворения»? Заканчивается «старый спор славян между собою», и заканчивается в пользу «верного росса». Торжествовать? Нет, есть, конечно же, и торжество. Но чувства московитов поневоле оказываются куда сложнее, и связано это с ходом модернизации.

Диалог со странами Запада, прерванный Иваном в середине XVI века, к середине — концу XVII становится постоянным и все более расширяется. Без этого страна уже не может.

При Алексее Михайловиче основа вооруженных сил Московии — полки иноземного строя, то есть регулярные войска под командованием, как правило, иностранных офицеров.

В Москве с Алексея Михайловича открываются аптеки, работают польские и немецкие портные. «Ура-патриоты» возмущаются и протестуют. Патриарх Никон выпросил у одного из придворных немецкие и польские одежды — «посмотреть»; и изрезал их в мелкие клочки ножницами — «неправославные одежды»! Нельзя их носить!

Но, судя по всему, польских и немецких портных не убывало. В Посольском приказе переводили книги по космографии, риторике и фортификации, а в Туле создавались первые мануфактуры по европейскому образцу.

Сын Алексея Михайловича Федор (правил в 1676–1682 гг.) в совершенстве знал латынь, неплохо польский, писал на этих языках стихи. Его родная сестра Софья сама сочиняла пьесы и создала домашний театр. В Москве, кстати, театр был с 1672 года, и ставились в нем пьесы, сочиненные или переведенные учителем царевича и царевны, Симеоном Полоцким. Он же вовсю вел подготовку к открытию Славяно-греко-латинской академии (открыта в 1687-м, уже после Федора).

Войдя в надлежащие годы и став царем, Федор Алексеевич отменил местничество и сжег все «поместные росписи», провел церковные реформы: отменил «собственные иконы», сильно смягчил суд и следствие — ворам перестали отрубать руки, ноги и пальцы.

Всем придворным, военным и чиновным лицам велено одеваться в польское платье. А тем, кто упорно одевался в русское, царским указом в Кремль вход запрещен. Тому же кругу лиц рекомендовано было брить бороду. Заметьте — не «приказано брить», а «рекомендовано». Вполне можно было и не брить.

«…на Москве стали волосы стричь, бороды брить, сабли и польские кунтуши носить, школы заводить», — как говорили современники.

Все это, конечно, только государственная модернизация, или придание некоего внешнего колера, придание формы. Но и в этом «внешнем колере» появляется некая личная свобода, особенно когда брадобритие не вводится приказом, а «рекомендуется».

Весь XVII век образцом европейской страны служила Польша, а Украина оказывалась страной-посредником (и здесь, как часто с ней бывало, Московия имела дело не с другим центром цивилизации, а с ее периферией). О западниках типа князя Василия Голицына или Ордын-Нащокина говорили, что они «чтут книги ляцкие в сладость».

Но Польша все сильнее отстает, все меньше способна явиться образчиком успешной модернизации. Вопрос — на кого ориентироваться, если не на Польшу? Какая страна Европы может выступить как образец?

Похоже, что Петру проста «пришлось» сменить образец для заимствования — слишком уж поляки похожи на нас, слишком уж государственная модернизация, которая за образец берет «их», провоцирует модернизацию общественных отношений у «нас». Если обезьянничать с «чертовых ляхов», это может плохо кончиться…

На протяжении XVII века по отношению к Польше сознание русского московита, по крайней мере сознание образованных верхов общества, оказывается расколотым.

Московит как часть своей корпорации, своего государства, может желать только поражения Речи Посполитой. Чтобы пройтись по ней, как при Иване прошлись по Прибалтике, чтобы высосать ее богатства, чтобы расселить на ее землях мужиков и наложить на «них» дань… и чтобы показать, наконец, «им», кто они такие, за то, что «они» все время дразнятся «такими словами».

Этого требуют те ценности, которые преобладали в Московии со времен Александра Батыговича Невского.

Но одновременно русский человек просто как индивид, как отдельная автономная личность испытывал зависть к полякам.

«Правда, что мы ненавидим неволю… а любим свободу… Мы живем спокойно, не зная ни насилия, ни страха. Нас не грабит солдат, не преследует сборщик налогов, владыка не угнетает и не принуждает к повинностям… Доносчики, суровые наказания, тюрьмы… изгнание и в конце концов смертные приговоры без предоставления слова защите — все это нам неведомо… Без принуждения принимаем мы на себя обязанности, не слагаем их с себя без причины, даже по приказу. Мы свободно можем вести частную жизнь, исполнять должности, ничего не опасаясь» — так писал в середине XVII века Лукаш Опалиньский.

Напомню — на дворе XVII век. Для Московской Руси это век Приказа тайных дел, широчайшего применения пыток и сечения кнутом, доведенного до предела всевластия царей. Век, в котором написаны воспоминания и записки иностранцев, побывавших в Московии и ужаснувшихся порядкам и нравам.

Действительно, кто из московитов мог бы написать подобный текст? Даже из грамотных московитов?

Поляков просто «приходится» ненавидеть или хотя бы жгуче презирать — чтобы не так остро чувствовать их превосходство.

Потому что они свободнее. Потому что они шляхтичи, а не дворня-дворяне. Потому что «там» целые поколения выросли в убеждении: на меня не могут поднять руку; меня не могут оскорбить; моя собственность неприкосновенна.

Потому что в Речи Посполитой живут интереснее и ярче. Потому что у «них» театры есть не только в одном Кракове, и «их» священники не болтают глупостей, что ходить в театры — это грех. Потому что «они» свободно читают, печатают и даже сами пишут книги, которые «в сладость» и для «нас», но которые приходится ввозить от «них».

От Польши явственно исходит соблазн, и сегодня трудно оценить степень этого соблазна. Царевна Софья как-то сказала своему любовнику, князю Василию Голицыну: «Думаешь, не хочу сама на лошади скакать, как польская королева скачет?»

Наверное, хотела не только она одна. Не одни же Василий Голицын и Ордын-Нащокйн хотели иметь неотъемлемые права и свободно приобретать книги. Наплевать на высшие государственные интересы, вести себя как пан Потоцкий и как множество других панов. Ну да, Потоцкий просто хулиган, все понимаем, но при страшном давлении государства на всякую личность в Московии и хулиганство привлекательно. Так столетия спустя хулиган будет выходить на Красную площадь, приколов комсомольский значок к заднице, и это будет вызывать не молчаливые покручивания у виска, а одобрительные улыбки: «Молодец! Решился!»

В это же время происходит то, что можно назвать «формированием образа поляка». «Образ» состоит из трех взаимно дополняющих частей. С одной стороны, Литва и Польша — это раскольники, которые отбились от своих, но непременно «должны быть» в составе Империи. С другой — у поляков есть что-то, что хотели бы иметь и мы. Нам завидно. Почему у нас нет?! Это несправедливо… Наверное, если их завоевать, если они будут частью «нас» в Империи, то и у нас это будет.