Фамильный оберег. Отражение звезды - Ирина Мельникова

Мирон усмехнулся про себя. Вот упрямица! Равдана легче убедить, чем своенравную Айдыну. Но всему свое время!

– Уж такая судьба! – сказал он, улыбаясь. – Но боевые раны зарастают быстрее, чем от кулаков твоих воинов.

– Боги хранили тебя, – тихо сказала Айдына. – Очень сильные боги!

– Я молился и верил, что мы встретимся снова, – Мирон уткнулся лицом в ее волосы. – А еще я соскучился по тебе…

Айдына обняла его, и слова стали вмиг не нужны. Вместо них заговорили сердца, и звучали они убедительнее тысячи ласковых слов.

…Заглянула в дымовое отверстие юрты первая звезда. Отразилась в глазах влюбленных. Нельзя укрыться от всевидящих богов. Только и боги, наверно, крепко завидовали Айдыне и Мирону. Вернее, богиням любви. Ведь им – той же славянской Ладе или кыргызской Имай – не зазорно вселяться в тела любящих людей. Не стыдно незримо присутствовать рядом с их ложем, получать свою долю любви и счастья. Или, кто знает, может, сама Богородица простерла над ними ладонь, оградила от злых глаз своим покрывалом. Пречистая Дева, разве подвластна Она зависти, ибо Всеблага!

Звезда мерцала в загустевшей синеве осеннего неба. А ее лучи, сплетаясь в невидимую колыбель, раскачивали влюбленных и возносили их до небес, словно руки матери, которая лелеет, хранит своих детей и радуется их счастью. Радовалась и Она, наверняка радовалась, ибо все мы Ее дети. А детям прощается все или почти все.

Да возрадуется Богородица! Во имя Ее, не всегда того понимая, соединяются любящие души. Славься, любовь! Славься! Пусть радуются дети, ибо их радость дарит Ей несравнимо больше, чем та доля чужого счастья, которую способны впитать в себя богини любви! Пусть радуются и никогда не знают потерь…

– Теперь ты отпустишь меня? – тихо спросил Мирон. – Пойми, мне нужно в острог. Государева служба…

– Нет! Не сейчас! – Айдына оттолкнула его, и глаза ее наполнились слезами. – Побудь немного… Мне надо тебе сказать…

Она судорожно перевела дыхание, чтобы подавить всхлипы.

– У нас есть обычай… Девушки Чаадара в праздник богини Огня – От Инее бросают в реку цветы. Один раз в год, когда на небе царит Улуг Кюн – Большое Солнце[94]. Если цветы плывут далеко по воде – девушку ждет долгая и счастливая жизнь. Если тонут – впереди скорая смерть…

– Ты тоже бросала цветы? – Мирон приподнялся на локте.

– Да, бросала! Мои цветы тут же попали в водоворот и утонули. Выплыл только один цветок, самый маленький. И он уплыл так быстро, что я не смогла разглядеть, как далеко…

Айдына не удержалась и всхлипнула. Мирон ласково привлек ее к себе.

– Дурочка моя! Чего ревешь? Выплыл твой цветок! Не забивай голову глупостями. – И поцеловал ее в губы. – Скоро утро! Спи давай!

И заботливо накрыл ее одеялом. Айдына уютно устроилась на его плече и быстро уснула, счастливо улыбаясь во сне.

Утро еще не занялось, когда Мирон покинул юрту. Посмотрел на небо. Ярко сияли звезды – значит, днем будет ясно. Под ногами хрустел ледок. Подморозило, и князь сразу продрог. Замедлив на мгновение шаг, он оглянулся. В юрте спала Айдына. И так крепко, что не проснулась, когда он поцеловал ее и, крадучись, ушел. Надолго, если не навсегда!

Но что оставалось делать? Время торопило Мирона. Его ждали дела, ждали друзья, которые не чаяли, наверно, увидеть его живым. А что ж Айдына? Горько с ней расставаться. Горше, чем он предполагал. Но она, если любит, поймет. Поймет и простит…

– Мирон Федорыч! – из кустов выглянул Никишка, махнул рукой. – Все готово! Пошли!

Пригнувшись, они бросились в лес. Затем долго пробирались по узкому оврагу, путаясь в корнях и обдирая руки о голые кусты малины. Где-то журчал ручей, вода гремела камнями, пахло гнилым деревом и прелой листвой.

Наконец, задыхаясь, они выползли из оврага, скатились по откосу вниз и оказались у цели. Енисей нес могучие воды всего в десятке шагов от них. Темнота отступила, когда все было готово к сплаву. Оставалось только столкнуть плот на воду. Шесть корявых бревен, связанных сыромятными ремнями, и две длинные греби. Хлипкое сооружение, но Никишка уверял, что до острога недалеко. Дай Бог, если все сложится благополучно, к полудню доберутся!

Над рекой плыл туман. Утро стояло тихое, но вскоре туман стал медленно подниматься; белые клочья таяли и терялись в сером небе. Ветер промчался над Енисеем, взметая белые гребни волн. Гневно билась могучая река, билась и тяжело дышала, нанизывая на берега желтые комья пены.

Стоило им вступить на плот и оттолкнуться от берега, как река подхватила их и понесла, не позволяя прийти в себя, сообразить, что делать с гребями – тяжелыми и неуклюжими, как совладать с потоком, который так и норовил развернуть плот поперек течения.

Они мигом промокли насквозь, ледяной ветер пробирал до костей, а руки замерзли так, что с трудом удерживали весла. Ко всем неприятностям добавилось плывшее по реке «сало», и плот мигом обледенел, стал еще более неуклюжим и плохо управляемым.

Берега все теснее сжимали Енисей. Река пенилась и с шумом билась об отвесные скалы. Мирон и Никишка гребли изо всех сил, то и дело бросая взгляды по сторонам и на курившуюся низким туманом поверхность воды.

– Ну, чего молчишь, как пришибленный? – крикнул Мирон. – Ведь все как по маслу прошло!

– Того и боюсь, что как по маслу! – отозвался черкас. И тут же выругался: – Черт! Эвон дура какая впереди!

Но Мирон тоже заметил огромный завал из старого плавника, перегородившего реку. Деревья переплелись корнями и сучьями, их забило песком и камнями. Водный поток бесновался и ревел, пытаясь пробить затор, но все было напрасно.

– Ого! – растерянно проговорил Мирон. – Что делать будем?

Но было уже не до вопросов. Завал стремительно приближался. Работая гребями, Мирон и Никишка пытались развернуть плот, чтобы его навалило на деревья боком. Когда же он ткнулся в обросший илом и водорослями наносник, стали перебирать по нему руками, ведя плот вдоль затора, что топорщился сухими сучьями, выпирал острыми ребрами камней.

Между тем почти совсем рассвело, и река была видна на всем протяжении до первого поворота. Снизу казалось, что лавина воды катится с холма.

– Назад не выгрести, – обреченно сказал Никишка, проследив за взглядом Мирона.

– Сам вижу, – пробормотал Мирон. – Думать надо, как вниз пройти… Неужто не найдем прохода в завале? Помогай!

И с новой силой стал перебирать руками мокрые сучья. Но теперь он старался вести плот на некотором удалении от затора, внимательно вглядываясь в поток за бортом.

– Есть! – радостно вскрикнул Мирон. С трудом, но он разглядел в мутной воде, что несколько бревен не доходили до дна. Если ступить на них и притопить немного, вполне можно перетащить плот на другую сторону.