Комендантский патруль - Артур Черный

Чуть позже заявляются и временщики, они привозят дешевые листовки: розыскные листы, с неясными фотороботами боевиков — участников ингушского рейда 22 июня, коих нужно при обнаружении схватить и обезвредить. Мы интересуемся, не распечатаны ли там еще фотографии на наших уже августовских «товарищей», участников недавнего набега на город. Те обещают обязательно их сегодня найти, сфотографировать, размножить фото и развесить по школе.

Устав от дня, я сажусь под вздрагивающей зеленью горячих акаций.

Яркие летние краски лета первозданной природы обступают ветхое наше здание.

Синие тучи набегают на открытое, прозрачное небо, затапливают прохладным ветром раскаленные прошлыми днями и ночами улицы. Рваные облака несутся вихрем по небу. В сизой их дымке плывет у горизонта непокорный, затаившийся в немом свечении белых развалин город. Обломки великого прошлого, до которого никому нет дела теперь!

В череде дней, что так торопятся прожить эту жизнь, я начинаю понимать, что все мое нищее, много раз побитое горем счастье, счастье прошлого и настоящего, живет именно здесь, среди этих развалин сгоревшего и обращенного в прах Грозного, среди тех окопов Дагестана и горной Чечни, между неодолимыми взрывами и звериным ревом боевых машин, под ненастным небом холодных дождей и сырых снегопадов Кавказа. Нет счастья там, далеко отсюда, куда не долетают злые пули. И много раз я убеждался в этом, и поэтому так торопился вернуться сюда. Износилось, отощало без войны сердце мое. Ослабели привыкшие к автомату руки и, ощущая пустоту между пальцев, все не могли никак успокоится. Сникли взращенные длительными рейдами с бесконечными килограммами поклажи плечи.

Как получилось так, что самым главным делом моей жизни стала война? Кто это сделал? И почему я, добрый и чуткий по своей натуре человек, так полюбил ее жестокость, так спешил свести счеты с чужими жизнями и не жалел своей? Почему все самое светлое, чистое и благородное, что было в моей судьбе, стало войной? Как и самое подлое, худое и недоброе тоже обратилось в нее? Почему?

Зачем я это делал? Для чего так спешил прожить и без того краткую и недалекую жизнь?

Потому что погнался за подвигами! Побежал за красивой сказкой борьбы добра и зла! Потому что в неведенье своем много раз переступал черту между ними, сменяя радость благих дел на грехи жестоких поступков. Потому что торопился везде успеть и искренне боялся, что все пройдет без моего участия. Пройдет и не оставит следа, не оставит мне ничего из великих свершений, до которых, тогда казалось, можно было дотянуться рукой. Ведь по своей сути вся эта армия, что кипела многие годы в котле очередной кавказской мясорубки, вершила историю моей Родины, которая в последующем уместится в нескольких официальных строках «первой и второй чеченских кампаний». Разве я мог пропустить такое событие? Разве я, любивший свою страну и обожавший ее историю, мог пробежать мимо этого? Чтобы я сказал потом своей жизни, для чего она была прожита и ради чего? Что я совершил в ней, чтобы обессмертить ее?..

Давно отгремели и выдохлись великие идеи коммунистического прошлого, давно уже отстроились и замерли Днепрогэсы и БАМы, давно никто не призывал к подвигам Чкалова и Стаханова. И среди этой тишины, среди грязи и подлости первых демократических лет, среди скорби и нищеты новой России, завязались одна за другой обе чеченские войны.

Да нет ничего гордого и великого в междоусобной этой бойне, где стравленные между собой русские и чеченцы непрерывно уничтожали цвет своих наций, где по обе стороны траншей были вдовы, сироты, умолкшие в своей страшной беде, потерявшие детей родители, калеки, червоточные трупы, разграбленные села и города, от многих из которых остались лишь тени…

Но ведь было мужество! Была отвага! Были герои и русские и чеченцы! Были ненависть и жажда жить, порождающие подвиги! Было великое, пламенное прошлое.

Тогда, надев в свои восемнадцать лет сапоги и шинели, нам, предоставленным самим себе, пришлось выбирать свой путь, и многие из нас бросились в пекло чеченской войны. Тогда мы, мальчишки-романтики, жаждая славы, желая совершить подвиг, уверенные в своих силах, любой ценой на фронт к огрызающемуся смертью окруженному Грозному. В самой первой партии, что уезжала туда, трое солдат подвели доверие командира батальона. И комбат предоставил нам самим судить виновных. И я, старший команды, идейный вдохновитель этого похода, от имени всех оставшихся в ней десяти человек, вынес суровый приговор: «Вы недостойны!» И они, недостойные умереть с нами, недостойные смерти, остались в той жизни, от которой уже уходили мы.

А потом был небольшой и скромный парад, где торжественным маршем, с равнением на своих героев, комбат провел перед нами весь батальон. А мы, десять уезжающих, стояли вытянувшись в рост, не обращая внимания на лютый мороз того вечера. А затем я, сержант Внутренних войск, говорил слова прощания, благодарности и обещал вернуться.

Теперь, когда прошло столько времени, я не перестаю восхищаться той нашей готовностью к самопожертвованию, нашей честностью и верой в будущее. Неужели это было когда-то с нами?.. Это потом, уже на войне, столкнувшись с ее подлостью, несправедливостью и предательством, мы станем задумываться над чем-то, будем искать ответы на все новые и новые вопросы. Это потом явь войны начнет расходиться с некогда воображаемыми ее картинами. Дыхание смерти вскоре развеет весь туман наваждений той, другой войны, на которую мы уезжали тогда…

Тяжелые воспоминания гонят меня со двора.

Чеченцы, присмотрев место на узкой школьной аллее, с самого утра варят на костре баранину и пьют водку. В середине дня некоторые уже падают без чувств прямо на столах, скатываются на стулья, роняя пустые бутылки. Один из них, лысый, с огромным вздувшимся пузом, уронив на его выпуклость голову, так и спит у котла с бараниной. Растопыренные красные пальцы его ног торчат из сандалий над вытоптанной травой. Я забираю несколько осиротевших автоматов и уношу оружие в классы.

Побывавший днем у нас в гостях комендант к вечеру присылает от себя лично долгожданное подкрепление, чего так и не удосужились сделать в РОВДе.

К школе подъезжает комендантский БРДМ с отделением солдат. Два срочника снимают с брони станковый гранатомет «АГС-17». Наша огневая мощь крепнет день ото дня! В нежилых руинах здания комендачи сооружают себе место для ночлега, оборудуют позиции для стрельбы. Наломанными в беспорядке ветвями акации безобразно маскируется во дворе БРДМ. Заросшая высокой травой крыша уже занята солдатскими походными мешками и тюками, здесь же располагаются несколько стрелков. С приходом армейцев у нас появляется связь.

Мы радуемся появлению вояк. У нас своя корысть. Их дисциплина и сознательность позволяют вообще перестать думать о собственной роли на этом участке. Теперь можно спокойно спать ночью и не выходить из школы днем. Слабая тревога вчерашних будней о том, что с такой безалаберностью, какая процветает здесь, нас как-нибудь перережут спящими, все-таки не давала покоя. Теперь же все по-другому! Вояки охраняют даже не просто школу, а нас в ней.

Опер вообще раздевается до трусов, закутывается в тряпки своей постели и блаженно твердит: