Эйнштейн. Его жизнь и его Вселенная - Уолтер Айзексон

В ответ на петицию обаятельный искатель приключений и врач Георг Фридрих Николаи, выходец из еврейской семьи (его настоящая фамилия – Левинштейн), бывший другом и Эльзы, и ее дочери Ильзы, с помощью Эйнштейна написал пацифистский манифест. Их “Обращение к европейцам” призывало рассматривать культуру как общечеловеческое достояние, не ограниченное рамками принадлежности одной нации. Авторы – Эйнштейн и Николаи – полемизировали с авторами “Манифеста девяноста трех”: “Они [авторы] заняли воинственную позицию, и националистические чувства не могут оправдать эту позицию, которая недостойна культурного, в прежнем понимании этого слова, человечества”.

Эйнштейн поделился с Николаи предположением, что, хотя Макс Планк был одним из подписавших первый манифест, он также мог бы подписать и их контрманифест – из-за его “широких взглядов и доброжелательности”. Он также предложил имя Цангера в качестве возможного подписанта. Но ни один из них, по-видимому, не был готов это сделать. Что характерно для того времени, Эйнштейн и Николаи смогли собрать только подписи еще двух своих сторонников. В конце концов они отказались от своих попыток, и манифест тогда не был опубликован47.

Эйнштейн также стал одним из первых членов либерального и умеренно пацифистского клуба “Союз нового отечества”, который добивался скорейшего заключения мира и создания единой федеративной Европы, позволяющей избежать конфликтов в будущем. Союз выпустил листовку под названием “Создание Объединенных штатов Европы” и помог распространению пацифистской литературы в тюрьмах и других местах. На некоторых вечерних заседаниях, проходивших по понедельникам, Эльза сопровождала Эйнштейна, пока Союз не был запрещен в начале 1916 года48.

Одним из самых известных пацифистов времен Первой мировой войны был французский писатель Ромен Роллан, пытавшийся наладить дружбу между своей страной и Германией. Эйнштейн навестил его в сентябре 1915 года в отеле, расположенном поблизости от Женевского озера. Роллан записал в своем дневнике, что Эйнштейн, хотя и говорил с трудом по-французски, обладал способностью “взглянуть на серьезные темы под неожиданным углом”.

Когда они сидели на террасе отеля, отбиваясь от пчел, роившихся вокруг цветущих виноградников, Эйнштейн в шутку рассказал о совещаниях преподавателей в Берлинском университете, на которых каждый профессор сокрушался по поводу того, “почему нас, немцев, ненавидят в мире”, а потом “старательно избегал правдивого ответа”. Откровенно, а скорее даже безрассудно, Эйнштейн высказал то, что думал: Германию уже невозможно реформировать, и поэтому он надеется на победу союзников, что “подорвало бы мощь Пруссии и правящей династии”49.

В следующем месяце Эйнштейну пришлось обменяться неприятными письмами с Паулем Герцем, известным математиком из Геттингена, которого он считал другом, – и действительно, раньше они были друзьями. Герц был ассоциированным членом “Союза нового отечества”, в который входил и Эйнштейн, однако, отказавшийся от своего участия в качестве полноправного члена, когда отношение к Союзу стало неоднозначным. “Этот тип осторожности, нежелание постоять за права и являются причиной всей извращенной политической ситуации, – упрекал его Эйнштейн. – У вас тот тип героизма, который так любят в немецком населении власти”.

Герц ответил: “Если бы вы так же старались понять людей, как науку, вы бы не написали мне этого оскорбительного письма”. Сказано это было убедительно, более того, это было правдой. Эйнштейн гораздо лучше разбирался в физических уравнениях, чем в личных отношениях, и это знала его семья, и сам он признал это в своем извиняющемся письме: “Вы должны простить меня, особенно потому что, как вы сами справедливо упомянули, я действительно не тратил столько сил на то, чтобы понять людей, сколько на то, чтобы понять науку”50.

В ноябре Эйнштейн опубликовал трехстраничную статью под названием “Что я думаю о войне”, в которой вышел за пределы дозволенного цензурой в Германии – даже великому ученому. Он предположил, что одной из причин войн является “биологически детерминированная черта мужского характера”. Когда статья была опубликована в том же месяце “Лигой Гете”, в целях безопасности несколько абзацев было удалено, в том числе те, где содержались нападки на патриотизм как на чувство, потенциально позволяющее “морально оправдать звериную ненависть и массовые убийства”51.

Идею о том, что война объясняется биологически заложенной в человеке мужской агрессией, Эйнштейн также обсуждал в письме к своему цюрихскому другу Генриху Цангеру: “Что заставляет людей так варварски убивать и калечить друг друга? Я думаю, что причина таких диких взрывов в половых особенностях мужчин”.

Он считал: чтобы сдержать такую агрессию, нужно создать всемирную организацию, которая обладала бы достаточной властью, чтобы иметь право наводить порядок в странах – членах организации52. Это была тема, которую он поднимет снова восемнадцать лет спустя, в последних приступах своего чистого пацифизма, когда вступит с Зигмундом Фрейдом в публичную переписку как о мужской психологии, так и о необходимости создания мирового правительства.

В первые месяцы 1915 года из-за войны усложнились контакты Эйнштейна с Гансом Альбертом и Эдуардом и усилилась их эмоциональная отчужденность. Дети хотели, чтобы он приехал к ним в Цюрих на Пасху, и Ганс Альберт, которому только что исполнилось одиннадцать лет, написал ему два письма, стараясь тронуть его сердце: “Я просто думаю, вдруг на Пасху ты соберешься приехать сюда и у нас опять будет папа”.

В следующей открытке он написал, что младший брат рассказал ему о своем сне, в котором “здесь был папа”. Он также описал, как хорошо у него обстоят дела с математикой. “Мама дает мне задачки, и у нас есть небольшой задачник. То же самое мы могли бы делать с тобой”53.

Из-за войны приезд на Пасху оказался для него невозможным, и он ответил открыткой, обещая Гансу Альберту, что приедет в июле и они вместе пойдут в поход в Швейцарские Альпы. “Летом мы поедем в поход только с тобой вдвоем на две или три недели, – писал он, – и будем делать это каждый год, и Тете сможет ездить с нами, когда достаточно повзрослеет”.

Эйнштейн также был рад, что сын пристрастился к геометрии. Она была его “любимым занятием”, когда он был в таком же возрасте, но, по его словам, “не было никого, кто бы объяснил мне все, так что я должен был все узнавать из книг”. Он хотел быть рядом с сыном, учить его математике и “рассказать ему много прекрасных и интересных вещей о науке и многом другом”. Но это не всегда бывало возможным. Может быть, они могли бы сделать это по почте? “Если ты будешь писать мне в каждом письме, чему ты уже научился, я буду давать тебе маленькие задачи”. Он отправляет по игрушке для каждого из своих сыновей и сопровождает подарки указанием хорошенько чистить зубы. “Я делаю то же самое и сейчас очень доволен тем, что у меня достаточно здоровые зубы”54.

Но напряжение в семье усилилось. Эйнштейн и Марич обменивались письмами, в которых переругивались и по поводу денег, и по поводу расписания каникул, и в результате в конце июня пришла резкая открытка от Ганса Альберта. “Если ты так недружелюбен по отношению к ней, – написал он, имея в виду свою мать, – я не хочу ехать с тобой”. И Эйнштейн отменил свою запланированную поездку в Цюрих, а вместо этого поехал с Эльзой и двумя ее дочерьми на курорт Зеллин на Балтийском море.