Расцвет империи. От битвы при Ватерлоо до Бриллиантового юбилея королевы Виктории - Питер Акройд

Лондонские рабочие пообещали польским повстанцам свою поддержку: солидарность рабочего класса с националистами разных стран, борющимися за свою свободу, косвенно способствовала успеху их внутреннего дела. Одним из следствий этого успеха стало появление кооперативных предприятий, сочетавших в себе принципы социализма и самопомощи. В 1863 году Кооперативное оптовое сообщество промышленных производителей и поставщиков Северной Англии смогло вырваться из-под гнета оптовых торговцев. Повсюду возникали общества дружеской взаимопомощи, общества совместного строительства и сберегательные кассы, основанные на идеалах бережливости, самопомощи и взаимной поддержки. Поначалу казалось, что они смогут привести к постепенному ненасильственному возникновению социалистического содружества, но эти надежды оказались иллюзорными. Трудящихся мужчин и женщин интересовала не столько социальная революция, сколько улучшение собственного положения.

Весной 1864 года в повестке политических совещаний возник новый вопрос. 11 мая Гладстон заявил в палате общин: «Каждый человек имеет неотъемлемое моральное право находиться в конституционном поле», если только этому не препятствуют «какие-либо характеристики конкретного человека или соображения политической безопасности». Этим Гладстон сразу опередил всех остальных. Очевидно, он собирался объявить избирательное право именно правом, а не привилегией. Далее он сказал, что столь желанный многим союз всех классов следует поощрять «разумным распространением в подходящее время и среди избранных частей населения всех благ и всех привилегий, которые могут быть по справедливости им предоставлены». Дизраэли заметил, что он говорит совсем как Том Пейн. Палмерстон обвинил его в попытке навязать «доктрину всеобщего избирательного права, которую я никогда не смогу принять». Любопытно, что Палмерстон находил прямую связь между реформационной политикой Гладстона и укреплением его публичных позиций. «Очень жаль, — сказал ему Палмерстон, — что вы воспользовались, как вы утверждаете, выпавшей вам возможностью принять делегацию трудящихся, чтобы склонить их к агитации за парламентскую реформу, — ведь дело правительства успокаивать, а не возбуждать волнение». В конце мая 1864 года в Punch напечатали карикатуру, изображавшую Гладстона как единственного жокея на ипподроме и Палмерстона как распорядителя, кричащего: «Эй! Гладстон! Демократия! Слишком рано! Слишком рано! Пока еще нельзя!»

Гладстон начал понимать, что рабочий класс — это материал, с которым можно работать. Его можно склонить на свою сторону. Он увидел возможность со временем обратиться к намного более широкой аудитории. Одной делегации рабочих он прямо сказал: «Право голоса следует распространить и на рабочий класс». Осенью он совершил поездку по промышленным районам, медленно нащупывая дорогу в неизведанные земли демократии. В газете Newcastle Daily Chronicle уже осторожно писали о «Великой народной партии» во главе с Гладстоном. Он охотно напоминал слушателям о Великом хлопковом голоде 1862 года, когда Гражданская война в Америке лишила север необходимого сырья. Гладстон хвалил жителей Южного Ланкашира, в частности, за «самообладание, выдержку, уважение к порядку, умение стойко переносить трудности, веру в закон, уважение к начальству». С такими людьми, конечно, можно было построить идеальную демократию. Где бы он ни появился, его приветствовали и чествовали. В свете этого особенно примечательно, что, когда к делегации рабочих вышел Палмерстон, его встретили молчанием.

Намного успешнее и увереннее Палмерстон чувствовал себя в парламенте — там он был на своем месте. Он отклонил вотум недоверия палаты лордов по вопросу о передаче Шлезвиг-Гольштейна Германскому союзу: бесконечно спорить об этом вопросе готовы были только те, кого он непосредственно касался. Палмерстон сказал: «Только три человека за все время по-настоящему понимали Шлезвиг-Гольштейнское дело: принц-консорт, который уже умер, немецкий профессор, который сошел с ума, — и я, совершенно о нем забывший». Предательство Британией Дании вызвало тем не менее много гнева и негодования. Разве так поступают с союзниками? В итоге Пруссия стала вести себя намного увереннее, а Британия потеряла немалую долю международного влияния. Мэтью Арнольд утверждал, что до Палмерстона страна занимала в мире первое место по оценкам мирового сообщества, но после него ее позиции заметно ослабели. Возможно, результат на самом деле был не таким катастрофическим, но предательство по отношению к Дании действительно сильно повредило британскому имиджу.

То, что Палмерстон пережил вотум недоверия, было с облегчением воспринято всеми партиями. Никто пока не был готов к Бенджамину Дизраэли, который стоял за кулисами, ожидая ухода лорда Дерби. Ричард Кобден язвительно высмеивал консерваторов, надеявшихся избавиться от Палмерстона, которого некоторые считали даже более консервативным политиком, чем Дерби:

Закончив говорить, Кобден, как требовал обычай, снова надел цилиндр на голову.

В 1865 году были изданы две книги прямо противоположной направленности. «Английская конституция» (The English Constitution) Уолтера Баджота, опубликованная по частям в 1865–1867 годах, воспевала посредственность. Выдающийся специалист по истории викторианской Англии Дж. М. Янг называет Баджота величайшим викторианцем и идеальным человеком своего времени, который не мог существовать ни в какое другое время: «Его влияние, передаваясь от одного трезвого ума к другому, несло с собой и до сих пор продолжает нести самый ценный элемент викторианской цивилизации — ее крепкое мужественное здравомыслие». Человек обязан быть заурядным: как гласила пословица, быть слишком умным уже грешно. Это вызывает подозрения. «Самое важное качество свободных людей, — писал Баджот, — это глупость». Не стоит размышлять о многом, не стоит стремиться ко многому. Только так можно сохранить свободу. По мнению Баджота, поступками большинства людей руководят самые заурядные человеческие привычки и заурядность в правительственных делах вовсе не дурной, а хороший признак. В частности, заурядность парламентского правления может служить мерилом его компетентности и показателем его успеха. Волнения вызывают эксцессы. Нововведения, не говоря уже о революции, рождают тревоги, беды и противоречия. В этом состоял один из главных факторов общей стабильности викторианской Англии.

Вместе с тем наблюдались перемены. В прежние времена обращенные к коллегам речи джентльменов из парламента больше напоминали послеобеденные разговоры, пересыпанные шутками и колкостями. Наступила эпоха газет, собиравших в единую массу факты и мнения. Ораторы Вестминстера, если их еще можно так называть, теперь, по словам Баджота, делали ставку на «неторопливое толкование, продуманные детали, исчерпывающее изучение вопроса» — например, о реформе канцелярии или регистрации компаний. «Регулярное участие в этой деятельности, — писал Баджот, — формирует среднего государственного деятеля. Умеренные привычки, здравомыслие, согласие с общей целью — вот его очевидные качества». Главным, по мнению Баджота, было быть или казаться совершенно обычным. И «если внимательный наблюдатель присмотрится к реалиям жизни, он увидит, что люди никогда не думают, если могут этого избежать». Пожалуй, это можно принять как справедливое обобщение традиционных викторианских ценностей.