Время жестоких чудес - Артем Лунин

– Я хотел сказать тебе спасибо, – продолжил гость. – За то, что успел и смог остановить их. За то, что разделил со мной. За слова, которые нашел для моих.

Алек кивнул. Ничем он не помог. Не спас. Спалил деревню. Не смог утешить, найти слова…

Но не спорить же с духом.

– Твое… Может, мне… тебя найти и сделать все… по-правильному?

Дерек посмотрел удивленно, улыбнулся.

– Не надо. Тело – это не человек. И еще – спасибо, что отомстил. Мне жаль, что тебе пришлось…

– Отомстил? – пробормотал ошарашенно Алек, поднял голову. Пылинки танцевали в лучах заходящего солнца. Никого не было.

Ретромотив. Валентино Киош

Патэ Киош вел один из малых отрядов. Секреты Еретиков без лишнего шума убрали ножами – в армии Каррионы были умельцы, которые могли подкрасться к дикому гусю и украсть из-под него яйца. Единственный, кто смог обнаружить врага вовремя, убил двоих, попытался убежать и получил стрелу в спину.

Совершенно неожиданно отряды имперцев наткнулись на вторую линию дозоров.

И в секретах были дети.

Не без помощи священников воины сообразили, что это просто морок, наведенный Еретиками. Но сами пастыри были ошарашены. Неужели Еретики так малочисленны, что вынуждены отправлять в дозоры детей?..

Или мудрая традиция велит воспитывать тело и дух с малых лет, закалять суровыми испытаниями?..

Они уже почти добрались до отступающих секретников, когда пришел ветер.

Патэ Киош тогда еще подумал, что способы, которыми дети – дети! – контролируют воздушные потоки, очень напоминают ему приемы имперских синоптиков.

Стрелковое оружие стало бесполезно, вторые секреты отступили с малыми потерями и почти организованно. Отряды преследовали их, но достать не смогли.

А потом…

На опушке леса внезапно, словно призрак Холо, появился юноша. Невысокий, худощавый, с белыми волосами и старыми глазами. И наступила паника.

Никто потом не смог объяснить причины охватившего войско и пастырей ужаса. Явленец был страшен. Он грозил, требуя остановиться, повернуть назад…

Пастыри с трудом удерживали от бегства перепуганных солдат, которые решили, что с ними заговорил не иначе сам Проводник. Патэ Киош побледнел, схватил за шиворот идущего рядом патэ Ирека и заорал что-то ему в ухо, потом оттолкнул, Стефан полетел кувырком. Пастырь воздел руки к небесам благословляющим жестом, Жива запылала вокруг него, окрашивая в алый мысли солдат, внушая, что наивысший долг каждого – бороться и, если надо, погибнуть за святое дело. Ругаясь словами, за которые ему светило бы отречение, раздавая пинки и зуботычины, он сумел сбить ряды и отправить их навстречу белоголовому. Сам пошел первым.

Человек потянулся к колчану, спокойно достал стрелу, натянул лук, и двенадцать десятков попятились перед ним. В бешеном реве ветра все услышали скрип натягиваемого лука и негромкий хлопок тетивы. Полета стрелы никто не увидел, человек растаял в воздухе.

А на зеленой траве распростерся патэ Киош. На нем не было ни царапины, но он был безнадежно мертв.

Узел Судьбы. Выбор Александра Арагана Доража

Так я впервые убил человека. Врага.

И ничего не почувствовал. Совсем ничего.

Однажды я помогал отцу забить бычка. Запах крови, боль неразумного существа… Тогда меня всего колотило. Волка я убил до этого, волк был врагом, но и его боль пришла ко мне. Еще раньше я убил хьерна, убил сам, на глазах Дэна и сестры, которая и нашла в корнях хищного дерева маленький собачий скелетик с таким знакомым ошейником. Чувствуют ли хьерны боль? Не знаю, но я почувствовал, убивая.

Я впервые убил человека сталью. Смотрел в тускнеющие глаза, чувствовал исход души, но не чужую боль.

А потом ко мне пришел мертвый друг и сказал, что это не было моим первым убийством.

Впервые я убил человека не мечом, не стрелой – мыслью, пропитанной ядом ненависти. Воистину, волей своей сражу его. Это было просто. Настолько просто, что даже страшно, это кажется очень неправильным.

Когда я узнал, я не почувствовал ничего. Разве что обрадовался, что отомстил за Рика. И за других. И за самого себя, за то, что пастыри сделали с Проклятыми.

Я не ощущаю раскаяния. Я не пойду молиться в святилище и не стану спрашивать совета у старших. Я ничего никому не скажу. Эта ноша – лишь моя.

Проди прав. Норик прав. Макс прав. Я должен думать о живых. Сестра, побратим, новые родичи, братья и сестры по оружию… Я не гений, не святой, я всего лишь вой-мальчишка, но я сумею кому-то помочь.

А тем, что остались в Мечте, нельзя было помочь. Я поступил верно? Я ошибся? Мысли об этом будут терзать меня всю жизнь, но я сделал свой выбор и прошлого не вернуть.

Отпусти мертвых.

Думай о живых.

Думай о живых…

Алек проснулся как от толчка. В его отгроженную грубыми полотнищами каморку на сеновале заглядывали звезды.

Что-то не так…

Он закрыл глаза, расслабился, попытался уснуть.

Не получалось.

Что-то не так…

Он поднялся, отбросив старый плащ, вытряхнул из волос солому. Надо наконец постричься…

Ведомый смутным беспокойством, спустился вниз. Луна светила неярко, облака пятнали сиреневое небо.

Почувствовал чье-то приближение, рука сама потянулась к рукояти меча, который он носил теперь постоянно. Прошла парочка, Алек посмотрел вслед. Он не хотел так использовать свое умение прятаться в Живе, но показаться им было бы глупостью. Хотя они были заняты друг другом так, что наверняка заметили бы его, только столкнувшись вплотную.

Эти двое были так красивы.

Может быть, когда-нибудь и я…

Алек тронул свое взрослое желание, оно создавало впечатление бесконечной жизни, сердце вздрогнуло. Алек отвернулся.

Зачем Жива вытащила его из сна? Не для того же, чтобы показать влюбленных под луной. Он встретил несколько дозоров, с ним здоровались. В дозорах ходили и жители Мечты, Алек с облегчением убедился, что его по крайней мере ненавидят не все.

Беспокойство не проходило. Он постоял перед домом, где сейчас у родственников жила Лина, прошелся по окраине. Макшем тоже не спал, сидел на крыше сеновала, свесив ноги. Он посмотрел на Алека, ничего не сказал, улыбнулся, видимо, сделав ошибочные выводы о цели его ночной прогулки.

Спать не хотелось. Алек возвращался к себе, когда уловил в Живе дыхание смерти. Определив направление, он пошел быстрее. На подходе с старому сараю, где днем отдыхающие рабочие прятались от жары, он уже бежал, с ужасом понимая, что не успевает. Линии Узора сплелись в призрачный таран, звонко лопнули железные петли, дверь упала внутрь…