В Москву! - Маргарита Симоньян

— Меня тошнит, — ответила Нора.

— Это ты еще не знаешь, что там сейчас без нас начнется. Ты спальню не видела во дворце — точная копия Малого Трианона. Одним нажатием кнопки зеркала закрывают окна. Как у Марии-Антуанетты!

— Да меня не от попов тошнит, — сказала Нора. — Мне кажется, крабы действительно несвежие были.

* * *

Притворяться бессмысленно. Мудрый читатель за жизнь прочитал как минимум сто книжек, и в каждой — хоть что-нибудь про любовь. Он давно уже обо всем догадался и теперь абсолютно уверен: Нора была беременна.

Правда, сама она пока об этом не знала, а узнает только послезавтра, когда купит в аптеке маленький беленький тест, в каждой полоске которого — приговор.

И за один этот день между попами и аптекой случится событие, которое еще больше запутает бедную Нору, как бедную Лизу.

Никогда не позволяй правде стоять на пути красивой истории.

Из рекомендаций начинающим журналистам

В обычном сереньком с желтеньким городе, похожем на сотни других сереньких с желтеньким городов пятиэтажной России, с такими же, как везде, выцветшими трамваями, облезлыми остановками, пластиковыми аптеками, искусственными букетами в окнах едален с липкими столиками внутри, ржавыми гаражами, дворами со сломанными каруселями, платными туалетами в переходах у автовокзалов, где раздраженная женщина выдает входящим свернутую бумажку в обмен на десять рублей, с таким же, как в других городах, единственным новым и роскошно отделанным зданием — офисом Пенсионного фонда, стоял замызганный фонарный столб. На столбе топорщились объявления — такие же, как везде:

Семья славян снимет квартиру недорого.

Сдам квартиру славянам. Можно с детьми и собаками.

Качественно выполним любые строительные работы. Бригада славян.

Среднего возраста женщина, похожая на большую часть женщин таких городов — с дешевыми золотыми сережками, в темном пальто, сбившихся набок коричневых кожаных туфлях, крашенная в мутно-медный, седеющая у корней, с сумкой, украшенной позолоченной бляхой и с линялым пакетом, на котором когда-то была фотография мексиканской киноактрисы, с мелкими бледными глазками в комочках дешевой туши — стояла под тучами перед столбом и приклеивала к нему еще одно объявление. Приклеив, она наступила случайно в лужу, подняла свой тяжелый пакет и пошла к другому столбу.

Кроме пакета женщина держала в руках веревку, на другом конце которой болталась грязная злая собака.

Асфальт был покрыт ровными кружками растоптанных жвачек и окурками. Худенький старичок в плаще и шляпе закрывал газетный киоск. На киоске висела табличка: «Дарья Донцова в ассортименте».

Не дойдя до второго столба, женщина вдруг остановилась и неожиданно начала строго и резко за что-то ругать собаку. Собака слушала и молчала с видом подростка, который думает: «Мама, как же ты мне надоела своими тупыми лекциями. Ты уже старая и ни фига не понимаешь в жизни».

Старичок, проходя мимо женщины, услышал:

— Твари матерые! Кто сказал? Кто сказал? Кто сказал? Твари матерые!

Старичок шмыгнул носом и посмотрел на женщину с любопытством, сменившимся жалостью, сменившейся отвращением.

Женщина доковыляла до перекрестка, все еще что-то вскрикивая и бормоча, пропустила маршрутку, на двери которой было написано «кто хлопнет дверью — станет льготником», и забралась в холодный троллейбус, втащив за собой собаку.

Из троллейбуса она вышла у скособоченной пятиэтажки, обогнула длинный — во весь первый этаж — магазин под вывеской «Планета керамической плитки», который заканчивался забегаловкой без стульев с высокими круглыми столиками, где на стене висело объявление: «Кому нравится бросать окурки в стаканы, тому можем налить пива в пепельницу», и поднялась вглубь подъезда по разбитой загаженной лестнице. Старушки, сидевшие у подъезда, проводили ее такими же взглядами, каким на нее посмотрел старичок из киоска.

Через десять минут из окон третьего этажа послышался громкий крик, стук, треск, лай, вой, лязг, и посыпались стекла. Спустя некоторое время к дому подъехала скорая, а потом санитары вышли из дома с носилками, на которых лежала та самая женщина. Ее голова свисала над тротуаром и смотрела на все совершенно бессмысленно.

— Ну вот, опять Полинку увезли, — сказала старушка старушке. — Бедный Мишка, как он с ней мучается. А какая девушка была, какая красавица!

— А давно с ней такое? — спросила другая старушка, недавно переехавшая в этот дом.

— Ох-ох-ох, давненько. Она еще замужем не была, уже странности мать замечала. А потом как пошло — все хуже и хуже.

Санитары затолкнули женщину в скорую и умчались, брызгая мутной водой и грязью из-под колес.

На следующее утро о Полине Шатап знал весь мир.

* * *

В редакции сайта партии Свободы было всегда светло. Когда Бирюков первый раз попал на ВВС, он заметил, что в бибисишной редакции все сотрудники сидят за удобными столами, похожими на школьные парты, лицом друг другу, и ни у кого нет отдельных кабинетов. У себя он сделал так же.

Напротив окон в комнате висели цитаты из Черчилля, карикатуры на Путина и фотография пламенеющей пары — закавказской красавицы со следами хорошего косметолога на лице и не лишенного юмора стилиста в платье и туфлях, под руку со своим воцерковленным соратником, которому с косметологом повезло меньше, той поры, когда им еще не надоело упражняться в неродном языке, стоя рядышком над ревущими толпами, и делать вид, что они доверяют друг другу. Рядом в рамочке помещалось приветственное письмо в честь запуска сайта, написанное на латинице и пришедшее издалека.

На столах у сотрудников валялись фотографии жен и детей, пустые картонные стаканы из-под кофе, пластиковые коробки с засохшими суши и книжки чехословацкой беженки, любившей, по слухам, порассуждать о Сибири, в которых она признается, как ей изменял муж и как у нее болит голова от одного усатого хама. Впрочем, книжки никто не читал.

Новость о том, что активистку партии Свободы Полину Шатап упекли в психушку за политические взгляды, в мир запустили отсюда, и сделала это Нора. Борис рассказал ей, что его лучшую региональщицу силой держат в клинике и не выпустят, если Европа с Америкой не надавят. Попросил поднять шум об этом на сайте так, чтобы хорошо разошлось, особенно в западной прессе.

— Только так мы сможем вытащить Полину, — объяснил Борис.

Нора написала яростную статью, полную жутких деталей, о которых ей рассказал бакинский соратник Бориса.

Многоязыкий дракон взмахнул крылами, и через сутки статья вернулась к Норе заголовками лучших газет старого и нового света, собранными на белой страничке Инопрессы:

В Россию вернулась карательная психиатрия…