Нобелевская премия - Андреас Эшбах

– Ничего, я не особо охоч до изюма, – ответил я и почувствовал, что голоден. Она тоже явно проголодалась, потому что принялась за свой первый кусок, ещё заваривая кофе. Кофейный фильтр, кажется, пропускал воду по одному атому.

– Судя по всему, у вас с Кристиной было взаимопонимание, – сказал я, чтобы увести разговор подальше от всех этих кофе? молоко? сахар?

Она кивнула.

– Да, я думаю, у нас был хороший контакт. Потому меня и убила вся эта история с её болезнью. Мне даже снились кошмары, честное слово. Ну, мне будет что сказать её отцу, когда я увижу его в следующий раз…

Я поперхнулся.

– Мне было бы, право, очень важно, чтобы вы какое-то время подержали это в тайне. Может быть, ещё с неделю, – сказал я так серьёзно и внушительно, как только мог. – Ради безопасности Кристины.

Она посмотрела на меня, наморщив лоб, и снова подлила несколько капель кипятка.

– Не понимаю, как это связано с безопасностью Кристины?

– Вы поймёте это немного позже, – настаивал я. Мне самому не приходило в голову никакого убедительного объяснения, так что оставалось напирать только на это. Мол, я знаю то, чего не знаешь ты.

Некоторое время мы молчали. Победу иной раз приходится высиживать.

– Ну хорошо, – сказала она, пожав плечами, и отвернулась. – Как хотите.

Я разглядывал её спину, пока она стояла у плиты. У нее и впрямь была хорошая фигура. Невысокая, но стройная. Поджарая такая. Такое тело умеет так сильно сомкнуться на тебе… Я заметил, что мои трусы при этой мысли начали натягиваться. К счастью, под комбинезоном это не было видно. Моя гормональная система работала на полных оборотах и явно взаимодействовала с лимбической системой так, что София Эрнандес Круз порадовалась бы.

– Мы говорили о Кристине, – попытался я вернуть свои мысли в нужное русло.

Биргитта Никвист убрала фильтр и стала наливать кофе.

– Верно, – сказала она. – Ну, что мне рассказать вам? С ней приятно беседовать. Она общительная девочка. Очень самоуверенная для своего возраста. Очень.

– Знаете какие-то подробности о смерти её матери?

Она поставила перед нами полные чашки.

– Это была ужасная история. Автокатастрофа. Грузовик пролил масло, да ещё на повороте. Дорога была, как каток, и это ночью. Мне страшно жаль эту семью. Я знала мать Кристины, понимаете?

– Должно быть, это был тяжёлый удар для девочки.

Она села напротив меня и принялась задумчиво размешивать молоко в кофе.

– Да. Я в то время была в школе дежурной учительницей, к которой можно было прийти поплакаться, так что я по долгу службы знала про все беды детей. Мы в то время много говорили с Кристиной. Она и дома у меня была.

Я невольно поднял брови и огляделся.

– Здесь?

Она отрицательно помотала головой, и по её лицу скользнула грустная улыбка.

– Нет, не здесь. Тогда я ещё… жила в другом месте.

Было что-то особенное в том, как она это сказала. Как будто я затронул тему, которую она хотела скрыть. Я решил при случае вернуться к этому.

– И как, по вашему впечатлению? Она справилась со своим горем?

– Думаю, да. Кристина обладает удивительной внутренней силой, понимаете? Просто диву даешься. Я думаю, это в ней от матери. Уж этого у неё никто не отнимет, внутреннюю силу и непоколебимость.

Я вонзился зубами в пирог, чтобы не взвыть. Эта женщина не имела никакого представления о жизни и о том, что в ней может случиться. Нет ничего такого, что у человека нельзя отнять. Ничего.

Проглотить. Отдышаться. Она ведь не со зла. Просто наивная, вот и всё.

– Раз вы говорите, что знали её мать, – спросил я, – что это была за женщина?

Она задумалась, поднеся чашку ко рту. Я вспомнил, как мы с Ингой несколько дней плутали по лесу, голодные и грязные, но упрямые в своём решении не попадаться и больше никогда не возвращаться. И нам это удалось. Мы не вернулись. Когда у нас кончалась еда, мы жили на одной воде из лесного ручья, перебивались с ягод на то, что находили в мусорных бачках на парковках, но мы так и не вернулись.

Что могла знать об этой стороне жизни женщина, чье представление о беде ограничивалось лишней стопкой тетрадок, которую нужно проверить? Ничего.

– Хм-м, – Биргитта пригубила кофе. – Если выразить одной фразой, я бы сказала: она была счастливая женщина. Какая-то… раскованная. Трудно описать. С чувством благодарности по отношению к жизни, вот это, пожалуй, самое точное.

Поразительно. Да, Инга действительно была такой. И представляла в этом для меня загадку, которую я и по сей день не разгадал.

Я прокашлялся.

– А отец Кристины? Его вы тоже знаете?

– Да, конечно. Он часто приходил на родительские собрания, ещё при жизни жены.

– Да, и чего это он? – Это действительно было интересно.

– Немного странно, если честно. Вы же знаете, что он профессор в Каролинском институте?

Я кивнул.

Она подняла ладони.

– Ну вот. И он часто бывает, как все профессора, не вполне в себе. Рассеянный. И очень напряжённый, я бы сказала. Очень… – она искала подходящее слово, – упёртый. Он тяжело пережил смерть жены. Она наверняка была для него свет в окне. Он сильно изменился с тех пор и наверняка ещё не справился с этим. И совсем непохоже на то, чтобы он подумывал о новой женитьбе или хотя бы о новом знакомстве.

– А какие у него отношения с дочерью?

– Он к ней строг. – Она взяла следующий кусок пирога. – Даже слишком строг, я бы сказала. Например, он запрещает ей дружить с мальчиками. Но ведь в наши дни это совсем старомодно. Однажды она привела домой мальчика, вполне безобидного, одноклассника. Ей было тогда лет десять, и она хотела проиграть ему какую-то музыку… Но её отец прямо-таки вышел из себя. Устроил скандал, и с тех пор Кристина тщательно скрывала свою дружбу с мальчиками. – Она улыбнулась. – Что было не так трудно сделать.

Я насторожился. Может, здесь был след?

– Не было ли у неё в последнее время кого-то, кого можно было считать её постоянным другом?

Она отрицательно помотала головой.

– Нет, таких, чтоб я знала, нет. Думаю, Кристина в этом смысле скорее сдержанна. Она всегда казалась мне совершенно нечувствительной к тому давлению, которое испытывают девочки в этом возрасте. Этот групповой напор, что пора иметь определённый опыт. Во столько-то лет, например, уже поцеловаться с мальчиком. Такие вещи она всегда игнорировала.

При этом она облизала губы, и меня пробило насквозь, как электрическим током. Проклятье! Я чувствовал себя, как разрывной заряд, который в любой момент может взорваться. Вот сидит в метре от меня женщина и не подозревает о том, что значительные части моего мышления заняты лихорадочным представлением о том, как я срываю с неё одежду.