Нет жалости во мне - Владимир Колычев

– Да ну тебя!

Сашка поспешно извинилась перед Эриком и торопливо ушла, тихонько притворив за собой дверь.

Алик пренебрежительно махнул рукой ей вслед.

– На морковку зайчик упрыгал, к Альберту.

– И ты об этом так просто говоришь? – растерянно спросил Эрик.

Алик не ответил. Сел за стол, наполнил бокалы.

– Ну, за встречу!

Выпил он залпом. А поскольку до этого уже успел хорошо поразмяться пивком, то быстро захмелел.

– О чем я просто говорю? – спросил он. – О том, что Сашка по кочкам скачет?.. Так не скачет она. Так, бегает иногда к своему козлу. Альберт его зовут, ее первый мужчина. Он ее еще до меня женщиной сделал. Она с ним в девяносто первом здесь, в Москве, крутила, а он на ее подруге женился... Точно как у нас, в Петрополе. С Вальком дружила, а мне дала... Я себя такой скотиной тогда чувствовал. Валек в больнице, а я Сашку запрягаю... Да я и сейчас скотина... Давай, брат, за Валька дернем! Пусть земля ему там пухом.

Наливал он помногу. Эрик и трети от первого раза не осилил, но Алик этого как будто не заметил. Как будто сам с собой пил, поэтому только за своим бокалом и следил.

Он снова выпил до дна. Взгляд его пьяно замер в одной точке где-то за спиной Эрика.

– Теперь вот Альберт ей заряжает. А мне по барабану!

– Почему?

– Да потому что обрыдло все. И она обрыдла, и вся эта хреновая жизнь... А потом, я же с ней не сплю... Катьке обещание дал, что не буду с ней спать... Прикинь, да, и сама Катька тоже обрыдла, а вот обещание дал и держу... Сколько мы в Москве – и я Сашку ни разу... Вот ее и понесло к Альбертику... Коза, блин... Ну что, еще по одной? За самых красивых, добрых и милых, за нас, мужиков!

Алик снова до дна осушил свой бокал. И поставил его на стол с такой силой, что он лопнул в руке. Стекло поранило пальцы, из порезов выступила кровь, но ему хоть бы хны.

– Да какие мы, к черту, милые?.. Не знаю, как ты, но мне от себя тошно...

Эрик подал ему салфетку, и он сжал ее пораненной ладонью. Дождался, когда она пропитается кровью, и провел ею по предплечью до самого локтя.

– Знаешь, что это значит? – агрессивно спросил он.

– Нет.

– Узнаешь... Ты же у нас по заказным работаешь, да?

– Работаю.

– Игорька ловишь... А откуда узнал, что он сюда может нагрянуть?

– Катя твоя сказала. Я в Петрополе был, там Игорька искал, к ней заглянул, она все мне рассказала. Только адрес твой в газете брать пришлось...

– Сказал бы я, что с этой газетой надо сделать... Значит, у Катьки был... Как она? К тебе не приставала? – скривил губы Алик.

– Нет, – удивленно посмотрел на него Эрик.

– А то она у меня такая, любит по мужикам... Пока я зону топтал, ее саму топтали. Но я не в претензии. Передок у нее всегда слабым был...

– Не знаю. Она даже не намекала... Тебя она очень любит.

– Любит... Проблема в том, что я ее не люблю... Уважаю, да, но не люблю... Понимаешь, брат, никого я в этой жизни не люблю. И никогда не любил... И не хочу уже любить... Мне всего тридцать лет, а я чувствую, что жизнь закончилась... Потому что не должен я жить на этой земле...

Алик снова потянулся к бутылке, но Эрик перехватил его руку:

– Давай пропустим.

– Ты думаешь, я нажрался и пургу несу? Нет, я сам в этой пурге по самое не хочу... Думаешь, почему я с Сашкой не сплю?

– Из-за Катьки?

– Если бы только это... Я с покойницами не сплю, понял! А она – покойница!.. Я ее убил, понимаешь. Вот этой самой рукой убил!.. Она думает, что ее разыграли... Да, Касатон ее разыграл, но я-то не знал, что ствол пустой. Я думал, что реально убью ее. Нажал на спуск, и – пшик... Она живая, но для меня она умерла... Хотя нет, это я умер. И для нее, и для всех... Ты вот Игорька ищешь. А ты меня должен искать. Потому что я ничем не лучше его... Да, Эрик, да, я такой же киллер, как и он. Знаешь, сколько я народу положил?.. Не знаешь. И не надо знать. Я на пожизненный не хочу. Эпизод тебе один открою, ну, чтобы всего пятнашку особого дали...

Алик сидел, опустив голову, и немигающим взглядом смотрел в тарелку под носом – как будто по ней была размазана его судьба.

– У тебя все дома? – как у чокнутого, спросил у него Эрик.

– Думаешь, свихнулся? – горько усмехнулся Алик. – Нет, я правду говорю... Куча трупов на мне...

– И ты в этом признаешься?

Как охотник реагирует на случайно подставившуюся дичь, так и Эрика будоражили незапланированные признания преступников. Колешь бандита на разбой, а он выкладывает на блюдечко труп. Но сейчас он не чувствовал охотничьего азарта. Может, Алик и его клиент. Но ведь это Алик!

– Да, признаюсь!

– Зачем?

– А затем, что на душе тяжко... Места себе не нахожу, маюсь.

– А в тюрьме что, легче будет?

– А в тюрьме я сам буду маяться. А душа свободной будет...

– Но тех, кого убил, этим не вернешь.

– Да мне все равно. Думаешь, мне людей жалко? Нет, не жалко. Не люблю я людей. Никого не люблю... И себя тоже не люблю...

– А убивал кого?

– Ну, Касатон на кого покажет...

– На Касатона работал?

– На какого Касатона? – встрепенулся Алик. – Не знаю никакого Касатона... Ты меня за жабры бери, а его не трогай... У меня родители в Петрополе, у меня Катька... Сашка опять же. Она хоть и сука, но своя... родная. Может, у нее с Касатоном опять наладится. Он ей роль в кино обещал, а она этим только и жила... Нет, не впутывай в это дело Касатона. Я только за себя одного буду отвечать... Ну, чего смотришь на меня, как новые ворота на барана?.. Давай открывай свои ворота, пить будем!

Алик наполнил его бокал и легонько щелкнул по нему пальцем.

Эрику вдруг захотелось напиться до чертиков. Он, конечно, знал, что Алик не святой, но чтобы настолько увязнуть в преступном дерьме... Хоть раскаивается, и то хорошо...

– Ну, будем! – чокнувшись, пожелал он.

А может, Алик прозреет и поймет, какую глупость сотворил. Возьмет ствол и пристрелит его как собаку... Может, лучше не стоит пить? А то ведь и момент прозевать можно...

Но выпил Эрик до дна и тут же ощутил, как хмель мутной и вязкой волной омыл сознание.

– Что будем? – мотнул головой Алик. – Не хочу я быть... Вообще ничего не хочу...

– Тебе в церковь надо, говорят, помогает. А еще лучше монахом стать...

– Зачем?

– Ну, покаянные молитвы там, послушание, говорят, что этим грехи прощаются...

– Перед кем грех? Перед богом?.. А как я перед самим собой грех искуплю?.. Если в тюрьме выживу, тогда, может, и подамся в монахи. Сначала перед собой искуплю грехи, а потом и перед богом... Но в тюрьму я не хочу... Хочешь, я тебе признание напишу! Вот все как было, как на духу и напишу. Даже про Касатона все скажу. А потом ты меня грохнешь, ну, типа при попытке к бегству...