Дай мне шанс. История мальчика из дома ребенка - Алан Филпс

Две недели Пола мучилась сомнениями. Пыталась в деталях представить, как изменится ее жизнь, если в нее войдет приемный сын. Сейчас у нее вполне комфортная жизнь — хорошая работа, множество друзей, не меньше родственников, сплоченная община единоверцев. Приняв мальчика с трудным прошлым, она будет вынуждена отставить все это на второй план. Зато поможет ребенку… Тем более среди прихожан их церкви есть русскоговорящие. И все же в первую очередь следует убедиться в поддержке близких.

Пола начала осторожно прощупывать почву. Обзвонила всех своих друзей. Один из приятелей, с которым они вместе учились в средней шкале и в колледже, постоянно соперничая друг с другом, привел ей такую аргументацию: “Ты работаешь с детьми, имеющими отклонения в развитии. Ты живешь на ранчо.

У тебя русские корни. Мальчик у тебя просто обязан почувствовать себя как дома. Пола, прочь сомнения!"

Пола еще ни разу не видела Ваню, даже на фотографии, но она постоянно думала о нем. Он ей даже приснился. Во сне она попала в комнату, тесно заставленную детскими кроватками. В одной из них стоял маленький мальчик. Он посмотрел прямо на нее и спросил: “Будешь моей мамой?”

С этого дня желание усыновить ребенка перевесило ее сомнения. Пола позвонила супругам, сообщившим о Ване в бюллетене, и они горячо одобрили ее решение. Еще раз рассказали, какой Ваня умный и ласковый мальчик. Тогда-то она впервые услышала его имя — Ваня, уменьшительное от Иван. По-английски Джон. Эти же люди объяснили Поле, как выйти на посредника, который сотрудничал с Русской православной церковью и поддерживал связи с православной церковью в Америке. Но начинать надо было со звонка в административный центр православной церкви в Нью-Йорке.

Пола волновалась, набирая нью-йоркский номер, и, как выяснилось, не зря. Ответившая ей женщина, вникнув в суть дела, остудила энтузиазм Полы. Церковь, сказала она, не приветствует неполные семьи, так что, скорее всего, ей будет отказано. У них, к сожалению, имеется печальный опыт. Не так давно они помогли одинокой женщине стать приемной матерью, но результат оказался плачевным и для нее, и для ребенка. Просьбу Полы рассмотрят, но с учетом этого обстоятельства.

“Почему из-за одного неудачного случая должны страдать все дети?” — с горечью думала Пола, кладя трубку.

22

Ноябрь 1998 года — февраль 1999 года

Возможно, хорошие новости

Приближался конец года. Затянувшееся пребывание Вани в больнице, бесконечная череда все новых и новых обследований все же завершилась. Вскоре мальчика должна была забрать патронатная семья. Новую его маму звали Леной, с мужем она давно развелась и с двумя дочерьми уже много лет жила на скудную зарплату дефектолога интерната. Выбирая Лену, Мария надеялась, что она не только окружит Ваню домашним уютом, заставив его забыть о годах жизни в казенных детдомах, но и поможет ему развить двигательные способности.

Новая Ванина семья, кроме мамы Лены, включала двух “сестер” — тринадцати и семнадцати лет, и “бабушку” — Ленину мать. Жили они в квартире, расположенной на пятом этаже, в доме без лифта. Но Лена была сильной женщиной, воспитанной во времена тотального дефицита, и принадлежала к поколению людей, превращавших все жизненные недостатки в преимущества. Восемь лестничных пролетов стали для Вани отличным тренажером.

Как-то к ним в гости пришла Вика, и Лена стала угощать ее чаем. Пока кипел чайник, Лена переодела Ваню в уличный костюмчик, вывела на лестницу и поставила на верхнюю ступеньку, наказав крепко держаться за перила. Оставив дверь открытой, она присоединилась к сидевшей за столом Вике. Женщины пили чай с пирогом, а Ваня потихоньку спускался вниз. Лена и Вика слышали, как он громко здоровается с соседями и как соседи ему отвечают. К тому времени, как чай был допит, а пирог съеден, Ваня был уже почти внизу, и они быстро нагнали его.

Лена была разительно не похожа на воцерковленных друзей Вики. Энергичная провинциалка, чтобы зацепиться в Москве, она через многое прошла, голодала и экономила каждый грош. Она курила, ярко красилась, разговаривала с шокирующей прямотой и не скрывала своего пренебрежения к богомольцам.

Вика вспоминала: “Поначалу я пришла в ужас, когда Лена при мне довольно резко приказала Ване выпрямиться на стуле и не прихлебывать с шумом из чашки. Но не могла не признать, что она делает это из лучших побуждений, избавляя его от прежних привычек и приучая вести себя, как полагается нормальному домашнему ребенку”.

Несмотря на свое скептическое отношение к религии, Лена не возражала, когда Вика взяла Ваню на воскресную службу. В боковом приделе храма стоял открытый гроб, и в нем лежал старик — в православной церкви покойников отпевают после службы. Ваня спросил Вику, отчего он умер.

— Наверное, болел, — не подумав, ответила Вика. На Ванином лице мелькнул страх.

— Болел? И я тоже болею. Значит, я тоже умру? — всполошился он, и Вике пришлось его успокаивать.

— Ты здоров и проживешь еще очень долго, — говорила она, но мальчику было нелегко забыть воспитательниц из дома ребенка, изо дня в день внушавших детям, что все они неизлечимо больны.

Кое-что в доме Лены смущало Вику, а именно — постоянно включенный телевизор. “Сама я годами не смотрела телевизор, да у меня его и не было. Еще больше мне не понравилось, что мать Лены — Ваня называл ее бабулей — приохотила мальчика к мыльным операм.

Дело в том, что я своими ушами слышала, как Ваня с бабулей в подробностях обсуждают очередной сериал. Я поняла, что Ваня слишком подолгу сидит в четырех стенах, перед телевизором. Разумеется, я не обвиняю в этом Лену. Она делала для него что могла. Беда в том, что Россия, обеспечив его любящей патронатной семьей, так и не позаботилась о его образовании. Близился его девятый день рождения, и я понимала, что ему пора серьезно учиться”.

Впрочем, Вика недооценила решимость Лены смести все препоны на пути Ваниной реабилитации. В первую очередь она хотела снять с него диагноз олигофрении и повезла Васю в психиатрическую больницу № 6. Ваню посадили за стол и дали ему две карточки. На одной была изображена лающая собака, на другой — слон, поливающий собаку