Vremena goda - Борис Акунин

Очень довольная собой, я выхожу, оставив дверь нараспашку.

Прыгаю на мягкое кожаное сиденье – Давид раскрыл передо мной дверцу, склонившись в угодливом поклоне.

– Каковы дальнейшие распоряжения, повелительница?

– Теперь решаешь ты.

Выражение моего лица и тембр голоса таковы, что Давид перестает скалиться. Делается очень серьезен, запрыгивает на шоферское место и вжимает в пол педаль газа.

Всю дорогу до его квартиры мы мчимся на предельной скорости, сопровождаемые сердитыми клаксонами и полицейскими свистками.

Так и не обменявшись ни единым словом, ни разу не встретившись взглядами, мы поднимаемся наверх и прямо в прихожей, едва захлопнув дверь, с тигриным рычанием накидываемся друг на друга.

Я прожила очень длинную жизнь, но мой любовный опыт необширен. Всего двое мужчин. Один был настоящим виртуозом наслаждения, мастером из мастеров. Другого я любила. И вот что я сказала бы молодым женщинам, если бы могла говорить.

Самый лучший любовник – не тот, кто играет на твоем теле, как на фортепиано. Самый лучший любовник всегда – тот, кого ты любишь. Если твоя любовь сильна, остальное неважно, потому что всё самое главное в тебе происходит не от действий партнера, а от внутреннего пламени. Самый сильный оргазм – тот, который взорвался в тебе изнутри, как огненная магма, которой сделалась тесна земная кора.

Давид был самым лучшим любовником – для меня (а что мне за дело до других женщин?). Каждый миг, с самого первого прикосновения и до послелюбовного полуобморока я словно находилась под током. Ни о чем не помнила, ни о чем не думала, не разбирала, где я, а где он. Но при этом мое тело, видимо, исполняло свое предназначение помимо моего контроля, потому что, едва отдышавшись, Давид прошептал: «Ну и ну. Выходит, я идиот вдвойне и даже в квадрате. Кто тебя всему этому научил? Расскажешь мне потом про своих бывших?»

– Р-р-р. Никогда и ни за что, – лениво урчу я. – И ты не вздумай мне про своих сучек откровенничать.

– Это были не сучки, а очень милые и достойные жен…

Приподнявшись, я свирепо бью его по ребрам. Давид изображает ужас, закрывает лицо руками. У него длинные, очень красивые пальцы. Мне тысячу лет хотелось их поцеловать, и теперь я могу себе это позволить. Сказка продолжается, это еще не кульминация.

– Слушай, а раз нам так хорошо вместе, давай поженимся, – вдруг говорит он. Это звучит как неопровержимая аксиома: если мужчине и женщине вместе хорошо, следовательно им надлежит пожениться, как же иначе?

Я медлю с ответом. Тяну волшебное мгновение. Но оно не может длиться до бесконечности.

– Нет, не давай. Лучше останемся любовниками. Во-первых, не стоит добивать твоего бедного папочку свадьбой, он и так после инсульта. Брак любимого сыночка с гойкой он не переживет…

Давид меня перебивает:

– А ты станешь еврейкой. Я заплачу раввинам, чтоб не слишком тебя мучили экзаменовкой. Шпаргалку напишем. В гимназии ты что ли не училась?

Закрываю ему рот ладонью, чтоб не мешал. Мне и так трудно быть твердой.

– …Во-вторых, я не Золушка, что выходит замуж за принца-миллионера.

Давид кусает меня за пальцы, я отдергиваю руку.

– А я устрою так, что на твой счет от неизвестного благодетеля поступит миллион, и ты тоже станешь миллионершей.

– …В-третьих, если мне изменит любовник – а ты мне, конечно же, когда-нибудь изменишь, я просто от тебя уйду. Но если мне изменит муж, я тебя разорву на части.

– Тигрица! – восхищенно шепчет Давид и начинает поглаживать мое бедро, но я перекатываюсь подальше.

– Если ты такой щедрый, лучше переведи свой миллион одному человеку. Это китаец, который из-за меня лишился своей мечты. А не дашь ему миллион – я уеду с ним на север, искать золото. Не трогай меня! Скажи, ты дашь ему миллион?

– Мэйши, шаньсы, – смиренно отвечает он с ужасным акцентом. По-китайски это значит: «Без проблем, босс».

Тогда я сама притягиваю его к себе, и… (Ну и достаточно. Нечего себя разнеживать. Минуту гемоциркуляции – и сразу в следующее утро.)

Я блаженствую. Такой завтрак я раньше видела только в кино. Полулежу-полусижу, откинувшись на подушки, завтракаю. Дворецкий Давида поставил прямо на постель коротконогий длинный столик. На нем сок, кофе с умопомрачительным ароматом, свежие булочки, джем и утренняя газета. Всё тело восхитительно ноет, губы распухли, голос сел – вероятно, ночью я перенапрягла связки, хотя, ей-богу, не помню, чтоб я кричала.

Давид еще с петроградских времен, я помню, ест очень быстро. Он уже закончил трапезу и пошел в ванную, его половина кровати пуста. Я слышу плеск душа из-за двери и звуки саксофона – Давид потрясающе изображает голосом любой духовой инструмент.

А мне вставать не хочется. Так и валялась бы целый день. Поэтому я подливаю себе из серебряного кофейника, переворачиваю последнюю страницу газеты.

Читаю все заметки, все объявления, даже рекламу. Потому что, когда чтение закончится, хочешь не хочешь придется вставать.

Раздел «Городские происшествия». Заголовок «Печальная находка». «На окраине поселка Ханшиновка минувшей ночью найден труп пожилого китайца. Следов насилия на теле не обнаружено. Вскрытием установлено, что смерть произошла в результате остановки сердца. На вид покойному за шестьдесят, невысокого роста, сухощавого телосложения, волосы коротко стрижены. Судя по состоянию глазных яблок, этот человек был слеп. Полиция рассчитывает, что особая примета поможет установить личность скончавшегося».

(Крики, звон разбитой посуды, плач – это всё мне не нужно. Пропускаю. Я хочу еще раз пережить те страшные минуты в морге. Чтоб попытаться понять, галлюцинация то была или все-таки…)

– Никаких сомнений, сударь, не извольте сомневаться. Наш доктор Сергей Карлович еще при его превосходительстве генерале Хорвате Дмитрии Леонидовиче в полиции служил. Первейший специалист на весь Харбин, – говорит Давиду служитель, потрясенный двадцатидолларовой бумажкой. – Смерть от естественных причин, классический инфарктус, так Сергей Карлович и сказали. Нигде ни ушибов, ни поранений. Да вы сами взгляните, я сейчас их из ледника достану. Только барышне на плечики одеялку накиньте, она вся дрожит. У нас тут холодно.

Я зажмуриваюсь, отворачиваюсь. Слышу грохот металлической дверцы, лязг колесиков по рельсам. Мне нужно собрать всю волю в кулак. До этого мига я всё цеплялась за надежду: вдруг не он? Но я знаю, что это Иван Иванович. Сердцем знаю.

– Сандра, это он? – Давид бережно приобнимает меня за плечи. – Нужно посмотреть. Сандра! Тебе дурно?

Резко поворачиваюсь.

Иван Иванович лежит на тележке такой щуплый, такой маленький, что я не могу, просто не могу. Слезы сами текут по лицу, и нет сил их вытереть.

– Всё, довольно. Теперь отвернись, – говорит Давид, но я не отворачиваюсь.