Тяжелый свет Куртейна. Зеленый. Том 3 - Макс Фрай

– Ничего себе теория, – присвистнул Тони Куртейн. – Ничего подобного в жизни не слышал. Ты где это вычитал? Или придумал сам?

– Да куда мне такое придумать. Но я не вычитал. Сайрус так говорит. Но, кстати, почему Маяк продолжает светиться, когда вы с Тони встречаетесь, он пока что не разобрался. Говорит, может, вы оба кого-то другого приманиваете. Или что-то. Например, само невозможное. Это тема, по-моему – невозможное приманить.

– Чокнусь я с тобой.

– Дело хорошее. Главное, без меня не чокнись. Мне будет очень обидно. С самого детства дружили, а в итоге не я, а кто-то другой свёл тебя с ума.

– Можешь не беспокоиться, – заверил его Тони Куртейн. – На этот танец ты у меня в бальной книжечке записан под номером один.

– Где?!

– В бальной книжечке. В такие на балах партнёров по танцам записывали, чтобы не перепутать, какой танец когда и с кем.

– Ты серьёзно? Или на ходу сочиняешь?

– Совершенно серьёзно. Книжек читать надо больше! Были такие когда-то и у нас, и на Другой Стороне.

сентябрь 2020 года

Нёхиси появляется передо мной не как обычно из ниоткуда, а просто вылезает из дырки в заборе – красиво жить, как известно, не запретишь.

– Держи! – говорит он, и прежде чем я успеваю опомниться, у меня уже полные руки мелкого чёрного винограда. И во рту тоже целая гроздь.

Виноград такой душистый и сладкий, словно под южным солнцем созрел. Он всегда у нас рос, но на моей памяти в прежние годы даже после очень жаркого лета был гораздо кислей.

– Ты, что ли, – спрашиваю, – спёр в чужом саду виноград?

– Ну да, – подтверждает страшно довольный Нёхиси. – Кто-то должен был о нём позаботиться. Бедняга уже местами в изюм превращается, а его только птицы едят. При том, что есть его человеком гораздо вкуснее, чем птицей, я попробовал и так, и так.

– Я бы, – говорю, – обнял тебя сейчас за такое асоциальное поведение, да руки заняты. В руках твоя воровская добыча. Так что ходи, как наказанный, без объятий, сам виноват.

– Ты лопай давай, – ухмыляется Нёхиси. – Сначала дело, разговоры потом.

Мы идём по ночному осеннему городу, уплетаем ворованный виноград, и сейчас совершенно не имеет значения, кто мы – два человека или два существа неизвестной природы, или не два, или не существа. Мы – глагол, ответ на вопрос «что делает?» – а не «кто?» Сбылись, есть, идём и смеёмся, дышим, слушаем, смотрим, как реальность меняется, отразившись в наших глазах. Каждый наш шаг по этой земле невозможен, тем не менее, мы существуем – такова актуальная, сиюминутная, но и вечная правда про нас.

В этот момент я настолько в согласии с миром и мир так явственно этому рад, что у меня от счастья в глазах темнеет – такой особенной тьмой, которая ярче любого света. Короче, эффект примерно как от нашей настойки на Бездне, только сильнее в тысячу раз. Столько счастья, пожалуй, даже в целый мир не вместилось бы, но меня особо никто не спрашивает: поздно, прокомпостировали, случилось – давай, вмещай.

– С тобой всё в порядке? – спрашивает Нёхиси.

Я не успеваю не то что ответить, а даже толком удивиться тому, что Нёхиси звучит так встревоженно, словно он – человек. Но пока я перевариваю небывалую информацию и открываю рот, чтобы сказать: «Что мне сделается», – Нёхиси окутывает меня тёмным облаком, тяжёлым, влажным, холодным, как зимний туман. Впрочем, внутри мне тепло и очень спокойно, как в детстве под ватным дедовским одеялом, которое весило примерно столько же, сколько я сам.

При этом я, кажется, продолжаю куда-то идти, но это не точно. Возможно, я не иду, а лечу, теку, как река, или звучу позывными далёкого радио в неведомо чьих ушах. Ну или просто сплю, и мне что-то снится, так тоже порой случается, не всё же мне быть чьим-то сном.

Сквозь этот сон, полёт и течение до меня доносятся не то чтобы настоящие голоса, а их невозможные призрачные аналоги, то ли мелодии, то ли потоки воздуха, то ли невидимые лучи. Но мне они сейчас кажутся почти настоящими голосами. Чего только не бывает во сне.

Один из этих не-голосов явно принадлежит Нёхиси, невозможно его не узнать, хотя сейчас он звучит непривычно – строго? сердито? яростно? – не представляю, как эту интонацию можно назвать. Факт, что прежде Нёхиси так никогда при мне не звучал, видно, просто повода не было. Так-то ясно, что кого угодно можно вывести из себя. Слов он, конечно, не произносит, но я всегда без слов его понимал. И теперь отчётливо слышу, вижу, чувствую, знаю, что Нёхиси гонит кого-то прочь от меня. Смысл примерно такой: «С другими делай что хочешь, ты в своём праве, но к нему даже близко не подходи. Это моя добыча. Это я сам практически. Его жизнь больше никого не касается. Считай, что я давным-давно его проглотил».

А второй не-голос если что-то на это и отвечает, то смысла я даже приблизительно не понимаю. Не помещается в меня этот смысл. Ясно только, что он хохочет, что называется, от всей души. Сладкий голос, счастливый смех. Я бы и сам вместе с ним рассмеялся – просто так, за компанию, чтобы быть причастным к происходящему, что-то делать как он, вместе с ним. Но я не смеюсь, потому что Нёхиси, мой защитник, зимний туман и дедово одеяло окружил меня слишком плотной стеной, так что мне не до смеха, я засыпаю всё глубже, или наоборот, просыпаюсь, чёрт его разберёт.

Похоже, всё-таки просыпаюсь. Больше нет ни тёплой тяжести ледяного тумана, ни сна, ни полёта, ни смеха, ни голосов. И вот же он, Нёхиси, рядом идёт с полной пригоршней винограда и беззаботной улыбкой. То есть, – наконец понимаю, – он меня отпустил.

– Что это было вообще? – спрашиваю. – Ты зачем придавил меня одеялом и неизвестно кому расхвастался, будто меня проглотил?

– Да потому что я хвастун, каких мир не видывал! – смеётся Нёхиси. – А тут такой повод. Такой соблазн! Проще всего уберечь друга, объявив его своей законной добычей. Уж что-что, а добычу у меня никто не сунется отнимать!

– Уберечь?! От чего? На меня что, кто-то напасть пытался?

– Можно и так сказать, – соглашается Нёхиси. – На тебя пыталась напасть твоя судьба. Сила, которой невозможно противиться. Ты и не стал бы! Но я воспротивился за тебя.

– Чокнуться можно, – вздыхаю. – А надо было противиться? Разве моя судьба – это враг?

– Не враг, конечно. Судьба не бывает врагом, или другом. Она просто есть. Но оказалось, – на этом месте у Нёхиси делается по-детски восторженное лицо, – не всё, что есть во Вселенной, мне нравится! Потрясающее открытие! Раньше я не сумел бы такое вообразить. Совершенно невозможная для меня постановка вопроса – существует, но при этом не нравится мне!

– Ладно, – растерянно говорю я. – Если моя судьба тебе не понравилась, ну её к чёрту. На хрена мне такая? Лучше совсем без судьбы оставаться. Пусть будет, как ты решил.

– Знал бы ты, как я рад! – признаётся Нёхиси. – Очень удачно вышло, что ты меня сам однажды вслух попросил тебя беречь. Иначе вмешиваться было бы не по правилам… Ай, да я бы на них всё равно забил! Сила, которая подошла к тебе слишком близко, по сути прекрасная, но очень уж грубая в своих проявлениях. Я совсем не уверен, что под её напором ты устоишь. Не серчай, я знаю, что ты даже в слабости круче всех в мире. Просто люди слишком хрупкие штуки, а ты отчасти всё ещё человек. Я, если что, не готов без тебя оставаться. И не намерен к такому готовиться. Лучшая в моей жизни игра – дружить.