Пропущенный вызов - Мария Воронова

Она никак не хотела успокоиться и примириться с тем, что куш уплывает из рук. Я давал ей денег на адвокатов, но все они в один голос говорили – любая попытка опекуна присвоить себе имущество опекаемого незаконна, и если вдруг даже и прокатит, то в дальнейшем с легкостью может быть опротестована.

Наде не возбранялось совершать только сделки, улучшающие жилищные условия подопечного, но он и так жил один в огромной квартире, куда там дальше улучшать?

Между тем здоровье Васи, подточенное девятью годами пребывания в психиатрической больнице, продолжало расстраиваться. Надя неплохо о нем заботилась, кормила, мыла, но не водила на прогулки, не приглашала врачей, не давала витаминов, и бедняга потихоньку хирел. Когда он совсем перестал двигаться, Надя вдруг перепугалась.

Ей стукнуло в голову, что органы опеки могут обвинить ее в ненадлежащем исполнении обязанностей, и тогда у нее отберут дачу, полученную от Васиной матери по дарственной, потому что условием дарения был добросовестный уход за сыном.

Не знаю, какой жареный петух клюнул ее в голову, когда она предложила идею подмены. Васю, сказала она, давным-давно никто не видел, он сидит в квартире как призрак. Участковый психиатр, наблюдавший его, уволился, теперь там совсем другая тетка, которой вообще на все плевать. Терапевт, часто бывавшая в доме при жизни матери, ушла на пенсию, а больше никто не знает Васю в лицо. Мы с ним внешне немного похожи, не настолько, чтобы знакомые принимали нас одного за другого, но фото в его паспорте вполне мне подойдет. «А муж?» – спросил я и получил ожидаемый ответ, что этот идиот не узнает ничего, что не похоже на пиво и футбол. Он был недоволен решением жены принять опекунство, и дача ему тоже не нужна, поэтому сказал, если ей надо, пусть сама обслуживает дурака, а он пальцем не шевельнет и детям не позволит.

Если Вася сейчас помрет, хата уплывет, а может, и дачу отберут, и она останется у разбитого корыта. А если я заселюсь туда под видом Васи, то еще неизвестно. Может, законодательство изменится и опекунам разрешат наследовать. Или мало ли что.

– И мы с тобой сможем видеться сколько захотим, – заявила она нежно, – не надо будет прятаться и выискивать предлог к тебе приехать. Двор перешла, и я с тобой!

Естественно, я покрутил пальцем у виска и сказал, что большего бреда в жизни не слышал. И что ни один нормальный человек не станет всерьез принимать эту чушь. И естественно же, что как только за Надей закрылась дверь, я лег на диван и стал размышлять над ее предложением.

Мне хотелось жить там, где жила Вера, спать на ее кровати, в которой мы занимались любовью, читать ее книги…

И вообще, мне хотелось быть кем угодно, только не Георгием Шелестом, бывшим психиатром и бывшим зеком.

Чем я, собственно, рискую? Если афера не выгорит, у меня есть запасной аэродром в виде паспорта от моего товарища по зоне, паспорта вполне натурального, даже с пропиской в каком-то дремучем общежитии.

На Игнатии смерть Шелеста никак не отразится, напротив, только лучше. Если бы вскрылось, что кудесник Игнатий не кто иной, как рядовой психиатр, упекший в психушку брата жены из корыстных мотивов, мне бы сильно не поздоровилось.

А так у меня алиби: Шелест мертв, так что я не я и елка не моя.

Я не хотел материальных выгод и не особенно сочувствовал Наде, упускающей такой жирный куш, и уж тем более на меня не произвел впечатления ее довод, что мы сможем больше времени проводить вместе. Наоборот, именно из-за этого я чуть не передумал в последний момент, когда уже согласился.

Я подумал, если официально похороню Шелеста, может быть, это будет к лучшему, и что-то изменится в моей душе. Прикинул, что, если умру потом как Вася Савельев, у меня будет шанс лечь в землю рядом с Верой.

На этом доводы разума иссякли, но бес авантюризма не давал уснуть и шептал: «Соглашайся, соглашайся!»

Несколько дней прошло в раздумьях и ожиданиях. Я прибрался, разобрал бумаги, а потом сказал Наде, что если и соглашусь заменить Васю, то никак не хочу приближать его конец.

– Давай так, – предложил я, – положим его в больницу под моим именем и дальше предоставим действовать судьбе. Во-первых, проверим, насколько реально выдать себя за другого, а во-вторых, вдруг врачи его подлечат, и ради бога тогда, пусть он себе живет, сторожит квартиру до изменения законодательства, дай бог ему здоровья.

На том и порешили. Надя сплавила мужа с детьми на дачу, а сама поздно вечером привезла мне Васю.

Я очень не хотел видеть человека, лишившего жизни Веру, поэтому ушел незадолго до нее, с приятным чувством освобождения думая, что покидаю свой дом навсегда.

Надя вызвала «Скорую», и Васю забрали с моим паспортом. Мы договорились, что, если врачи уличат ее в подмене, она сделает вид, будто случайно ошиблась, и даст настоящие Васины документы. Но все прошло без сучка без задоринки, Георгий Петрович Шелест оказался госпитализирован в одну из скоропомощных больниц нашего города, а я поехал к Андрею и провел в его загородном доме прекрасные две недели, пока врачи боролись за «мою» жизнь.

Битву они проиграли, и Шелест благополучно скончался от цирроза печени. Вполне достойный диагноз для тихого алкоголика.

Надя забрала свидетельство о смерти и занялась похоронами, а я тихонько пробрался в Васину квартиру и стал превращаться в шизофреника. Правда, это пришлось немного отложить, пока я не сделал генеральную уборку. Надя никогда не отличалась аккуратностью и любовью к чистоте.

Когда ты умер, как-то не с руки на следующий день выходить на работу, даже если ты трудишься на кладбище. Пришлось навсегда проститься с лопатой могильщика. Это было жаль, я привык к физическому труду.

А Игнатия я взял с собой в новую жизнь, конспирация и переодевание в торговом центре были мне привычны и приятны. Поначалу я слегка опасался выходить из квартиры, думал, вдруг какой-нибудь не в меру ретивый сосед донесет на меня психоневрологический диспансер или в милицию, но все обошлось. Я отпустил такую амбивалентную бородку, которая могла сойти и за неухоженную щетину, и за стильную трехдневную небритость, нашел старые Васины шмотки и стал выходить, горбясь и потупя взор, прижимая к себе, как щит, старую болоньевую авоську с драным швом, где у меня лежал фирменный прикид Игнатия, и направлялся в торговый центр или в кафе преображаться. Ничто не помешало бы мне купить квартиру на свое третье (или четвертое, если считать Игнатия) имя и спокойно перевоплощаться там в кого угодно, но мне, во-первых, было лень, а во-вторых, вся эта конспирация и тайна будоражили меня, хоть немного привносили интереса в жизнь.

От перемены места я ждал большего. Воспоминаний, снов, чего-нибудь такого, что хоть на секунду вернуло бы меня в прошлое. Но нет, в этом доме ничего не осталось от моей любимой. Васина мать уничтожила все ее вещи, даже кровать куда-то исчезла, а потом, за прошедшие годы они с Наденькой ужасающе запустили квартиру, и мысль, что Вера когда-то жила в этом гадюшнике, была даже неприятной.