Все так - Елена Стяжкина

А во-вторых, иногда же мы ссорились. Он уходил. Хлопал дверью. Объявлял мне бойкот. Уезжал в командировки. Снился другим теткам. Прятался от налоговой. Перепивал. Болел. Один раз у него была даже маленькая кома. В общем, всяко.

И получается (это если без високосных лет) еще пятьдесят четыре тысячи семьсот пятьдесят часов.

Дневные переброски сигналами я не учитываю. Потому что я не уверена, установлена ли обратная связь. День – это столько забот, что сигнал может быть просто случайным. А случайности я не считаю. Я их честно списываю на погрешность, хотя, опять же в среднем, полчаса в день – это было бы еще двадцать семь тысяч триста семьдесят пять.

Если мы проживем семьдесят лет, а вся эта байда кончится уже сегодня, то и тогда выйдет, что вместе мы провели одиннадцать процентов всего своего земного присутствия.

А?

* * *

Его вторым ребенком была девочка. Догадайтесь, как он ее назвал.

Правильно. Белла. А как еще мог назвать свою девочку человек, всю жизнь синтезирующий белок?

Беллу рожали в Соединенных Штатах Америки. Это очень удобно в плане гражданства.

Но лично я, если бы у меня была возможность, рожала бы в Ирландии. Там такая же схема автоматического гражданства. Но Ирландия – не Америка. Она лучше. Хотя бы потому что меньше.

А Белле в Соединенных Штатах купили дом. Потому что девочка с рождения полюбила плавать. Особенно в бассейнах.

Белла Ким. Почти как Бела Кун – пламенный венгерский герой революции и Гражданской войны.

Мой второй ребенок был мальчик и тоже герой. Я купила его у одной тетки в переходе.

Если бы Илья ходил через переходы, а не летал самолетами, он бы тоже купил.

Трудно было удержаться. Потому что для перехода мальчик был «не кондиция». Несмотря на свои три с половиной года, он сильно отставал в развитии и не мог жалостно гундосить: «Дайте на хлебушек». Хозяйка мальчика сама купила его по случаю – у одного инвалида афганской войны. Она же не знала, что он такой «кот в мешке» и одновременно «свинья неблагодарная». А вернуть его и получить свои деньги никак не получалось – инвалид афганской войны поехал на заработки в Москву.

Мой муж, буддист, сказал, что мы небедные люди и можем себе позволить. И вообще, деньги просили маленькие. Но даже если бы и большие.

Мои друзья и родственники, имена которых не имеют решительно никакого значения, а также родители и коллеги по работе категорически не советовали. Предупреждали и отговаривали. Предлагали сдать его «куда следует» и не заморачиваться, потому что наследственность, явное отставание в развитии, в перспективе – выраженные преступные наклонности и убийство нас топором.

Почему топором? Они, наверное, считали, что отставание в развитии не позволит моему сыну совладать с пистолетом.

На балконе по-прежнему сушились джинсы «ниже трусов». Долгая какая-то оказалась мода, особенно в пересчете на человеко-часы. Зато их обладательница, моя точная копия в юности (фотографии по-прежнему в сумке), сказала, что на веревках отлично поместятся пацанячьи колготки и тогда джинсам не будет так беспредельно скучно. И что травить американские штаны одиночеством – это настоящее извращение. И еще она сказала, что с последствиями урбанизации надо уметь примиряться: раньше детей находили в капусте, теперь – в переходе. А разницы – никакой.

* * *

В последний раз… Или надо думать как летчики – «в крайний раз»? В общем, в тот раз, когда была моя очередь, мы встречались в Вене.

И не ой-ой-ой…

Наш общий друг жил в Вене. И по месту жительства праздновал промежуточный юбилей.

Он вообще часто праздновал промежуточные юбилеи, чтобы «не умереть, не повидав вас всех перед уходом». Обычно мы виделись с ним через видеокарту компьютера. Даже выпивали – и так, по карте, и просто по телефону. По телефону он мне и сказал, что будет Ким.

Нет, он сказал, что будет Ким и не будет жены другого нашего одноклассника. Она погибла при взрыве на дискотеке в Израиле. А еще грядущий именинник сказал, что будет Ким, но не будет нашего старосты, которого в десятом мы выбрали комсоргом, наверное, для того чтобы он оценил мое изменившееся отношение к учебе и заслуженно ввел меня в бюро. Он умер во сне от инфаркта прямо в своем навороченном стоматологическом кабинете в городе Сан-Франциско. И еще не будет нашей общей подруги, она училась в параллельном, а лет пять назад так удачно вышла замуж за какого-то шейха, что теперь разговаривает только через губу, закрытую паранджой и исключительно на арабском языке.

Все это, видимо, и было поводом для промежуточного юбилея.

Сорок два года. Четыре и два будет шесть. А «6» – очень круглая цифра. Во всяком случае, на вид.

Впрочем, с поводом я была, наверное, согласна.

…Мы снова не мыли вместе посуду. Кто бы нас пустил на кухню ресторана «Бейм Новак», единственную в мире кухню, где способны приготовить запеченную летучую мышь? Ладно бы только приготовить. А поймать?

Именинник тихо и уютно спал, сложив голову прямо на стол. Он, кстати, так и не смог притронуться к этой летучей мыши. Зачем мы ее только заказали? Чтобы уютно прикорнуть у ее жареного хвоста?

Других гостей, кроме нас с Кимом, не было. Зато у меня был билет на автобус. Я приехала в Вену на автобусе и на нем же собиралась вернуться домой. Я люблю экстремальный туризм.

И не люблю, когда моя очередь.

В самый первый раз, через год после «свадьбы убёгом», когда была моя очередь, я едва не опозорилась.

За тот год, что мы учились и не виделись, а только изредка разговаривали по телефону – раз в три дня, не чаще (на чаще не хватало стипендии), – за тот год у меня накопилась масса вопросов абсолютно дурацкого содержания. Например, едят ли корейцы корейку и корейскую морковку, болеют ли корью каким-то особенным образом, кого корят и что под этим подразумевается, считаются ли четверть-корейские дети настоящими потомками Ким Ир Сена или три четверти славянской крови начисто лишают их этого права. Еще я хотела спросить, скоро ли мы будем окончательно и бесповоротно вместе.

Ну и спросила. Потому что у меня рот до ушей, хоть завязочки пришей. Вот действительно: были бы завязочки, я бы успела понять, что на такие вопросы распространяется правило «девочки не должны…».

Я спросила, он ответил.

Так, мол, и так. Времени, которое есть у нас впереди, много. И даже очень много. Оно буквально все наше. И больше ничье. Так что, куда спешить?

Конечно, у вундеркиндов свои, особые отношения со временем.

У простых людей – свои.

Опытным путем я тотчас же опровергла его теорию.

Вышла себе замуж, думая, что нашего времени больше нет.

Ага…

* * *

Потом, когда наступила его очередь, многое прояснилось. Например, если бы я приехала в Питер, то где бы мы жили? И на что? На какие такие шиши? Что бы мы ели? А пили? Пили – это очень важно. Илья сказал, что если без еды человек еще может прожить от месяца до трех, то без воды погибает буквально на третьи сутки.