Моя малышка - Мэри Кубика

Дорогу все-таки нашла – ноги сами принесли куда надо. Не обращая внимания ни на чемодан, ни на холодный ветер, стрелой неслась по Проспектор-Драйв. Папа бы сказал – на автопилоте. Однажды спросила: наверное, трудно сидеть за рулем много часов подряд? Неужели папа совсем не устает? И папа ответил, что, когда устанет, ведет машину на автопилоте. Проходя мимо старых кирпичных зданий, которые помнила с детства, думала про маму. А вот и знакомые улицы, у которых нет названий, только номера – Первая, Вторая, Третья, Четвертая. Перед построенными по одному образцу и похожими, как близнецы, белыми домиками высажены деревья, листьев на которых в марте, конечно, не было. Над головой висели телефонные провода. Между тем деревьев и жилых домов становилось все больше. Маленький городок, прохожих на улицах которого почти не было, остался позади, я добралась до окраины. Вышла на Спрус-стрит и увидела знакомые сборные домики, широкие поля и рекламные щиты. Мимо по трассе на бешеной скорости проносились машины. Помнила – если стоять рядом с дорогой, даже волосы над головой взлетают.

К тому времени как добежала до Кэньон-Драйв, ноги горели от напряжения. Пальцы онемели, из носа текло. Чемодан всю дорогу так терся о ногу, что, наверное, остались ссадины.

Домик оказался гораздо меньше, чем я помнила. И обшивка была вовсе не белоснежной, а скорее грязно-желтоватой. Крыльцо, в детстве казавшееся огромным, состояло всего из четырех низеньких, покосившихся ступенек. Бежевые алюминиевые перила стояли сломанные, не хватало почти половины перекладин. Перед домом заметила баскетбольное кольцо, которого у нас не было. Во дворе был припаркован красный хетчбэк «хонда». Раньше на этом месте стоял наш «блуберд».

Застыв на противоположной стороне Кэньон-Драйв, стояла и смотрела на дом, который раньше был моим. Набиралась храбрости, чтобы подняться на крыльцо и повернуть дверную ручку. С одной стороны, понимала, что мама меня там не ждет, а с другой – от всей души надеялась ее там встретить. Что, если?.. Вдруг в голове пронеслась мысль: не осмелюсь постучаться в дверь – не узнаю, живы родители или нет. Хотя, может, это и к лучшему. Если откроют чужие люди, папа с мамой для меня будто бы погибнут еще раз.

А может быть, нам с Лили нарочно сказали, что родители разбились на машине, чтобы нас похитить? Я тогда была маленькая и глупая, всего восемь лет – вешай на уши любую лапшу. Джозеф ведь мне постоянно врал. А бедная мама искала меня все эти годы. Представила объявление о своей пропаже, с черно-белым фотороботом. Художник нарисовал, как, по его мнению, я должна выглядеть в шестнадцать лет. «Если вы что-то знаете о Клэр, пожалуйста, позвоните по телефону 1-800. В последний раз девочку видели дома, на Кэньон-Драйв, в городе Огаллала, штат Небраска. Волосы светлые, глаза голубые. Под подбородком маленький шрам, между двумя передними зубами щель. Была одета…»

Во что же я была одета, когда приехала мисс Эмбер Адлер и сказала, что родители погибли? Кажется, в голубую футболку, на которой был нарисован тюбик с ярко-красной помадой и следы от поцелуев, между которыми было написано «Чмок-чмок». А может, на мне было платьице, или топик в горошек, или…

Вдруг дверь домика резко распахивается, и тишину нарушают сердитые детские голоса. А потом раздается голос матери – не моей, конечно. Их матери. Звучит он раздраженно и устало. Женщина велит детям заткнуть наконец рты.

Вот они выходят на крыльцо, все трое. Хотя нет, четверо. На руках у женщины еще младенец. Ребята вприпрыжку сбежали вниз по ступенькам, точно разыгравшиеся котята. Двое толкались локтями и обзывали друг друга то дураками, то какашками. Оба мальчика одеты в джинсы, кеды, куртки и меховые шапки-ушанки. Ребенок на руках у матери завернут в розовое одеяльце. Значит, девочка. Должно быть, давно мечтала о дочке, подумала я. Между тем женщина свободной рукой подталкивала сыновей в спины. Сказала, чтобы поторапливались и скорее садились в машину, а то они куда-то не успеют. Тут один из мальчишек развернулся и заревел на всю улицу.

– Ты меня ударила! – возмущенно крикнул он матери.

– Дэниел, – ровным, ничего не выражающим тоном произнесла она, – садись в машину.

Но мальчишка истерику прекращать не собирался. Так и стоял возле крыльца и выл, хотя старшие мальчики уже залезли в автомобиль, как им велели, а девочку мать усадила в детское креслице. Дэниел – на вид ему было лет пять-шесть – скрестил руки на груди и обиженно надул губы, причем выпятил нижнюю так, что верхней стало почти не видно. Я наблюдала за всем этим, открыв рот. Мне бы и в голову не пришло разговаривать с мамой таким тоном. Не говоря уже о том, чтобы обзывать Лили дурой или какашкой. Сразу подумала, что мне не нравится этот мальчик, совсем не нравится. Раздражало все: темные волосы, выбивавшиеся из-под шапки, застегнутая не на те пуговицы куртка, явно купленная на вырост, пальцы в перчатках, едва видневшиеся из-под слишком длинных рукавов, синие сапоги и некрасивая гримаса на вытянутом лице.

А больше всего выводило из себя то, что он, похоже, искренне считал, что с ним поступают ужасно несправедливо: подумать только, заставляют ехать туда, куда он не хочет! Попробовал бы пожить с Джозефом, тогда узнал бы.

Я бы сейчас что угодно отдала за простую поездку в супермаркет. Помогала бы маме везти тележку и щекотала бы Лили пятки, когда сестренка начнет хныкать. Помню приятный запах свежеиспеченных пончиков в кондитерском отделе. Мама всегда разрешала мне выбрать четыре штуки – для всей семьи. Мы их ели на завтрак.

Я стояла на тротуаре, вспоминая усыпанные разноцветным драже пончики и пирожные с шоколадной глазурью, как вдруг женщина шагнула в мою сторону. Я инстинктивно попятилась.

– Может, тебе что-нибудь подсказать? – спросила она, переходя дорогу и направляясь ко мне. Еще бы ей меня не заметить – стою, как столб, и пялюсь на ее семью. Карие влажные глаза были усталыми, под ними набухли мешки. Сальные волосы уныло свисали – должно быть, совсем замоталась и не успевала помыть голову. – Ты, наверное, заблудилась?

И тут вдруг начала замечать вещи, на которые до этого не обратила внимания. Наклейки с зелеными клеверами на оконных стеклах. У нас таких не было. Фамилия, написанная черными буквами на почтовом ящике – «Бригмен». Овчарка, просунувшая голову между занавесками на окне и громко лаявшая. И занавески тоже незнакомые, кружевные. Деревянное кресло-качалка на узкой террасе. Садовый гном с табличкой «Добро пожаловать» в руках. Мальчик с некрасиво перекошенным лицом и его старший брат вылезли из машины, чтобы посмотреть, с кем там разговаривает мама. А та снова спросила:

– Точно помощь не нужна?

Тут я развернулась и кинулась прочь. Это не мой дом. При этой мысли даже дыхание перехватило. Стремглав пронеслась по Кэньон-Драйв, мимо припаркованных машин и заборов, почтовых ящиков и лужаек с жухлой травой. Только гравий под ногами разлетался в разные стороны. Голова кружилась. Боялась, что эта женщина, миссис Бригмен, кинется в погоню, поэтому решила срезать путь и побежала прямо через чей-то двор. Споткнулась о камень, упала. Брюки сразу промокли насквозь от грязного таявшего снега. Чемодан открылся, и все вещи вывалились наружу – и книги, и деньги разлетелись по снегу. Принялась торопливо подбирать их и запихивать обратно. Потом поспешно захлопнула крышку.