Доченька - Мари-Бернадетт Дюпюи

Мари встала, чувствуя себя готовой к новым приключениям. Адриан подхватил с травы пиджак, поправил воротник рубашки.

— Мы приедем как раз к ужину, дорогая! Если бы ты знала, как я счастлив! У меня такое ощущение, будто мне двадцать и я, наконец, похитил восхитительную девушку, ту самую, которой однажды вечером любовался в Тюле… Тебя!

Рука об руку они вернулись в Жимель. Солнце старым золотом проливалось на стены церкви, приземистые и внушающие уважение… Мари видела все вокруг в розовом свете, настолько хорошо и спокойно было у нее на сердце. Ей хотелось петь, чтобы посредством голоса выразить заполнившую все ее существо трепетную радость, петь и смотреть в светлые ласковые глаза мужчины, которого она любит…

* * *

Юзерш, расположившийся на вершине холма, принял их в свои объятия. Полный колоколен, башенок и заостренных крыш, город возвышался над излучиной реки Везер, словно длинный каменный корабль.

Адриан увлеченно рассказывал Мари все, что знал об этом городе. Она с упоением слушала его, время от времени кивая. Она была согласна слушать его много часов подряд, говорил ли он о прошлом или о произведении одного из своих любимых писателей…

— Мари, я не утомил тебя своими разговорами? — спросил он, паркуя автомобиль.

— О нет! Мне очень интересно. Я никогда не забуду, каким мы увидели Юзерш этим вечером! Прекрасное зрелище!

Они поужинали в ресторане отеля, предварительно посетив свой номер. Хозяйка отеля, удивленная отсутствием у пары багажа, засыпала их вопросами, но Адриан быстро остановил словесный поток:

— Я родился здесь, мадам, и хочу показать родной город жене. На рассвете мы уедем…

При слове «жене» Мари вздрогнула. Нет, она не представляла своего будущего без Адриана. Перед сном они прогулялись по улочкам города, восхищаясь в два голоса гармоничными фасадами старинных домов с украшенными орнаментом дверями. Освещенные окна помогали лучше рассмотреть архитектурные детали, прочитать названия улиц и переулков.

Перезвон колоколов в церкви Святого Петра, казалось, заполнил собой ночь. Когда же они вышли на близлежащую площадь, то просто застыли в восхищении: луна отражалась в черных водах протекавшей внизу реки, крыши домов сверкали в голубоватом лунном свете.

Адриан обнял затрепетавшую от этого прикосновения Мари и сказал:

— Любовь моя, не пора ли нам оказаться в теплой мягкой постели, на большой кровати, где нас будет только двое?

— Ты пугаешь меня, дорогой!

— Вот уж чего не стоит бояться! Не важно, под крышей дома или в лесу, на простынях или на траве, я всегда буду с тобой рядом и прогоню любые страхи!

Проснувшись на следующее утро, Мари поняла, что отныне ее жизнь разделилась надвое. В прошлом осталась прежняя Мари — послушная, благоразумная, которую больше всего заботило, что скажут о ней люди, прилежно исполнявшая свои обязанности. Теперь же на мир взирала Мари новая — свободная от невидимых уз, определявших ее поступки и ограничивавших порывы.

Она проснулась рядом с Адрианом — довольная, с ощущением приятной усталости в теле и вместе с тем полная жизненных сил.

«Это все благодаря ему, моему возлюбленному! — подумала она. — Ничто не сможет нас разлучить! Я нашла в нем родственную душу…»

Адриан повернулся к ней лицом. Он выглядел немного усталым после бурно проведенной ночи. Притянув ее к себе, он сказал:

— Думаю, сейчас, любовь моя, самое время предложить тебе стать моей женой.

Мари кивнула и потерлась щекой о щеку Адриана. В это мгновение она почувствовала в себе готовность преодолеть любые препятствия. Однако у нее есть свекор и свекровь, есть дети, а еще надо считаться с мнением их благодетельницы, матери-настоятельницы…

— Прошу тебя об одном, — попросила она шепотом, — дай мне немного времени, чтобы привыкнуть к мысли о повторном браке. Мой первый союз был далек от идиллии, но ты рассеял все мои страхи. Несмотря ни на что, я хочу быть с тобой откровенной. Если захочешь, мы можем время от времени встречаться…

Он задумался. Еще крепче обняв Мари, Адриан закрыл глаза и втянул носом воздух, наслаждаясь запахом ее кожи. Он знал, что Мари любит его достаточно сильно, чтобы восторжествовать над своими принципами. Она отдалась ему, в то же время открывая в себе женщину, способную познать удовольствие, обрести свое настоящее «я».

— Мари, зачем ждать? — спросил он наконец. — Я не хочу для нас такой жизни — встречи тайком, ложь… Я мечтаю жить с тобой, никогда не расставаясь. И с сегодняшнего дня мы с тобой обручены! У меня нет кольца, которое я мог бы тебе подарить, но зато есть кое-что другое.

Адриан нежно поцеловал ее в губы, его рука скользнула под простыню. Мари застонала от удовольствия, обнимая возлюбленного за шею. Она прошептала, задыхаясь:

— Я со вчерашнего дня т воя жена! И я твоя уже очень давно, только твоя!

Когда Мари, расставшись с Адрианом на платформе вокзала в Тюле, вернулась в Обазин, ей показалось, что дома она не была как минимум неделю. Лизон поджидала мать, сидя у порога. Как только Мари показалась в переулке, девочка бросилась ей навстречу с криком:

— Мамочка!

— Здравствуй, моя крошка! У вас все хорошо?

Глаза и кончик носа у Лизон были красными. Несмотря на это, она ответила:

— Да! Правда, бабушке Нан нездоровится, и Ману долго плакала. Но ничего плохого не случилось!

У Мари ком стоял в горле, когда она входила в кухню. Она стремительно погружалась в повседневную жизнь со всеми ее мелкими недоразумениями, о которой во время своей эскапады с Адрианом успела позабыть. Перспектива повторного замужества вдруг показалась ей утопической.

На столе перед Жаком стоял бокал красного вина. Поль рисовал, покусывая кончик карандаша в поисках вдохновения. Умостившись в стареньком плетеном кресле, с грелкой на животе дремала Нанетт.

— А где Ману? — спросила Мари.

— В постели! — отозвался Жак. — Эта пацанка упряма, как осел, пришлось дать ей хороший нагоняй! Она без конца злила Нанетт.

Поль, забыв о забаве, повис на шее у матери. Мари поцеловала сына, потом пошла наверх, в спальню, покусывая губы от досады. Надо же быть такой глупой, чтобы поверить, что судьба может дать им с Адрианом второй шанс! Имеет ли она право взвалить на его плечи такую ношу — своих троих детей?

— Ману, крошка моя! Я вернулась! Господи, что с твоей щекой?

Матильда сидела на своей кровати, сложив руки на груди.

Губы ее от злости сжались в одну тоненькую линию. На левой щеке остался красный отпечаток — дедушка отвесил ей оплеуху, но глаза у девочки были абсолютно сухими. Напрасно Мари обнимала и ласкала дочь, с тем же успехом можно было расточать ласки восковой кукле.