Головнин. Дважды плененный - Иван Фирсов

Как и предполагал Головнин, едва шлюпка вошла в бухту, к ней помчались от берега каноэ[56]с двумя островитянами. В руках они держали зеленые ветки, знак мира. Они подошли к шлюпке, о чем-то говорили с матросами.

Штурман вернулся с довольным видом, доложил:

— Гавань что надо, Василь Михалыч. Грунт песок, глубины до десяти фут. Дикие приветливы, выменяли у них десятка три кокосовых плодов.

— Слава Богу, — ответил Головнин, — видимо, не позабыли еще куковы пушки. Да и Куку спасибо, что он нам небольшой словарик оставил разговорный.

Не успел шлюп стать на якорь, как вокруг него закружили проворные лодки, каноэ. На одной из них выделялся вождь островитян Гунама, который «изъявил нам свое доброхотство и услуги». Он показал рукой, где можно набрать хорошую воду. Перебравшись в шлюпку с вооруженными матросами, он с помощью жестов вступил в оживленную беседу с Головниным. Командира он сразу окрестил именем Диана, и вскоре все собратья вокруг на лодках закричали, тыча пальцами в смущенного Головкина: «Диана! Диана!»

Как ни странно, вождь сразу же «хотел знать, есть ли у нас на корабле женщины, и, услышав, что нет, стал громко смеяться и показывать разными весьма явственными и слишком вразумительными телодвижениями, что женщины необходимо нужны и для чего именно. При сем случае он много говорил, и казалось, что шутил на наш счет, как мы можем жить и продолжать свой род без другого пола, или смеялся нашей ревности и страху, что мы скрываем от них своих жен». Первое знакомство с аборигенами острова произвело на гостей доброжелательное впечатление.

За ужином в кают-компании Головнин откровенно признался:

— Судя по тому, что Кук здесь поначалу орудийными залпами определил свои симпатии к диким, я нахожу их к нам обхождение весьма ласковым.

После небольшой паузы он определил цели стоянки:

— Мы простоим пять дней, пополним запасы пищи, здесь, по моему разумению, свиньи, куры есть, зелень и фрукты само собой. Нынче издам приказ, который исполнять неукоснительно господам офицерам и матросам.

Утром экипаж построился на шканцах. Матросы то и дело вертели головами, вокруг шлюпа шныряли лодки с туземцами. Они что-то выкрикивали, протягивали кур, апельсины, кокосы.

Рикорд прикрикнул на любопытных и, раздельно произнося слова, начал читать:

— В порту Резолюшен острова Таны, июля 26 дня 1809 года. «Во время пребывания шлюпа „Дианы“ в порте Резолюшин острова Таны, а также и во всех других гаванях островов Тихого океана, населенных дикими народами, если обстоятельства заставят нас пристать к оным, предписывается следующее». — Он остановился на мгновение и перечислил требования командира, которые сводились к следующему:

— Покуда шлюп не запасется провизией, офицерам и нижним чинам не позволяется выменивать у жителей что-либо другое кроме съестных припасов. Все, что выменяется, складывается и делится справедливо поровну на команду.

— Над меною будет надсматривать лейтенант Рикорд.

— На рейде офицерам днем вахт не стоять, а только одним гардемаринам. Ночью же вахту править и офицерам и гардемаринам.

— Ночью вахта должна быть вооружена по-абордажному.

— При работе на берегу с командой будут поочередно мичман Мур и Рудаков и поступать им по приложенной инструкции…

Зачитав приказ, Рикорд распустил экипаж, а командир отозвал в сторону Мура:

— Вам, Федор Федорович, особое задание. Как я заметил прежде, у вас искусно получается объясняться пантомимами. Посему вам вменяю составить толковый словарик танскому языку, для потомков сгодится.

Не упуская из виду все работы на корабле и берегу, Головнин большую часть времени проводил на острове, среди жителей. Еще знакомясь с записками Джемса Кука, он сделал нелицеприятное для цивилизованных пришельцев заключение: «Известно, что жители островов Тихого океана считают европейцев голодными бродягами, которые скитаются по морям для снискания себе пищи. Танские островитяне, верно, опасались, чтобы мы не узнали, что у них много свиней и не поселились между ними. Капитан Кук, так же, как и мы, не много мог выменять у них сих животных. Гунама нас встретил на самом берегу и принял ласково; потчевал он нас кокосовыми орехами, которые сразу при нас велел одному мальчику лет десяти или двенадцати достать с дерева».

Командир «Дианы» не остался в долгу. С первой встречи с аборигенами он одаривал их бисером и материей, булавками, разной сверкающей мелочью, пуговицами. Вождю подарил роскошный халат, его приближенным — поскромнее, каждому по чину…

Общаясь с островитянами, знакомясь с природой острова, тщательно исследуя побережье и залив, Головнин, возвращаясь на «Диану», наскоро ужинал и записывал свои впечатления, размышлял, излагал свои взгляды на увиденное. Покончив с записками, брал с полки томики описания путешествий в этих краях Джемса Кука, его спутников, отца и сына Фостеров. Всего сорок лет минуло с тех пор, как здесь впервые побывал, совершая второе кругосветное плавание, английский мореход. В своем дневнике он поделился мнениями о жителях острова Тана: «Хотя мы и старались держать себя по отношению к ним дружественно, островитяне очень хорошо понимали, что, если нам вздумается, мы можем силою оружия занять их страну. Очень может быть, что первоначально предположение это казалось им даже правдоподобным. Только лишь по прошествии некоторого времени, лучше познакомившись с нами, они стали относиться к нам с большим доверием».

Вчитываясь в строки воспоминаний, Головнин соглашался с Куком, подтверждал высказывания его спутника натуралиста Георга Фостера, оспаривал его отдельные выводы, не забывал упомянуть и о своих промашках…

«Господин Фостер подозревал, что жители острова Тану людоеды», — рассуждал командир «Дианы», читая, как спутникам Кука туземцы угрожали растерзать их, если они посетят запрещенное место. Головнин решил удостовериться в этом, но не нашел подтверждений. «Господа, штурман Хлебников, доктор Брандт и я ездили к мысу, о котором здесь пишет г-н Фостер, и ходили там по берегу; жители приняли нас ласково и были без всякого оружия. Мы доходили и до оконечности мыса, о коем Фостер говорит, и хотели идти кругом оной, но жители угроз нам не делали и никаких знаков не показывали, похожих на то, чтоб они убивали и ели людей. Не желая с ними поссориться за одно пустое любопытство, мы не противились много их просьбам и оставили их в покое».

Беглые замечания о женщинах Головнин дополнил: «Хотя же мужчины между собою обходятся дружелюбно, но к женщинам никакого внимания они не показывали, и мы заметили, что женский пол у них в презрении и порабощении: все тяжкие по образу их жизни работы исправляют женщины… Мы точно то же самое заметили; даже десяти— и двенадцатилетние мальчики часто грозили женщинам и толкали их. Все тягости, как-то дрова и домашние их вещи, — при нас носили женщины».

Толику своих рассуждений русский мореход уделил и мужской половине островитян. Среди многих качеств живописно описал интимную сторону. «Потом повествует г-н Фостер, что жители острова Таны мужского пола скрывают ту часть тела, которую стыд заставляет людей скрывать почти во всех странах света, то есть они делают из листьев растения, подобного имбирному, остроконечные чехлы, которые, надев на тайную часть, поднимают кверху и привязывают к брюху шнурком, кругом тела взятым. Но г-н Фостер говорит, что прикрытие такое они употребляют не от побуждения стыда или благопристойности, и нам казалось, мы видели живое подобие того ужасного божества древних.