Закон трех отрицаний - Александра Маринина

– Валерий Станиславович, мой вопрос может показатьсябестактным, но поверьте, я задаю его не из праздного любопытства. Вы женаты…сколько?

– Два года. Два с половиной, – зачем-то уточнилРиттер.

– И у вас нет детей. Почему?

– Какие же могут быть дети от жены-наркоманки? –ответил он вопросом на вопрос.

Что ж, резонно. Почему-то Коротков сам об этом не подумал.

– Почему вы не лечили жену? Вы показывали ее врачам?

– Нет. Я уже объяснял вам, я не мог допустить огласки.

– Вы сказали, что в вашей семье это не принято. «Не могдопустить» – это несколько другое, согласитесь. Так почему, ВалерийСтаниславович?

– Я вам все объяснил. Больше мне нечего добавить. Есливы считаете, что я виноват в том, что не настоял на лечении Ларисы, я принимаюупрек. Но к убийству моей жены это не имеет никакого отношения. ЮрийВикторович, я очень устал.

– Я тоже, – вздохнул Коротков. – Следовательпоручил мне ознакомить вас вот с этим документом.

– Что это?

Риттер потер глаза, словно плохо видел, и невидящим взглядомуставился на бланк.

– Это подписка о невыезде. У следователя на текущиймомент есть основания подозревать вас в убийстве жены.

– Но почему?

– Не знаю, Валерий Станиславович, – нагло совралЮра, – вероятно, ему известно что-то такое, что неизвестно мне. Я такихоснований не усматриваю, но следователю виднее, он главный, как он скажет, таки будет. Мы вот тут с вами беседуем, а в это время целая группа оперативниковопрашивает других свидетелей. Наверное, у них выплыла какая-то новаяинформация. К сожалению, ничего более внятного я вам сказать не могу.

– Понятно, – спокойно произнес Риттер. – Мненужно это подписать?

– Да, распишитесь, пожалуйста, вот здесь, что выознакомлены. Из города, пожалуйста, никуда не уезжайте, даже на дачу, впротивном случае вас могут задержать и заключить под стражу. Я надеюсь, у васне запланирована срочная командировка за границу, в которую вы должны былиулететь прямо сегодня?

Коротков, несмотря на усталость, снова не смог удержаться отехидства.

– Я должен улетать завтра. Но это ничего не значит, яотменю поездку. Вместо меня полетит мой заместитель.

Риттер взял со стола ручку и быстро поставил подпись.Уверенные движения, руки не дрожат. Коротков сперва подумал, что Риттернепременно станет подписывать документ собственной ручкой, достанет извнутреннего кармана что-нибудь эдакое, фирменное, стоящее бешеных денег, какчастенько делают состоятельные люди, брезгующие даже прикасаться к дешевымказенным канцтоварам. Но потом сообразил, что Риттер в смокинге, он же прямо сприема, а в смокингах ручки, как правило, не водятся. И никакой брезгливости наего лице Юра не заметил.

Он посмотрел на часы. Коля Селуянов уже должен был доехатьдо Аниты Волковой, старшей сестры Риттера. Стало быть, неутешного вдовца можноотпускать, если он и кинется о чем-то предупреждать сестрицу, все равно будетпоздно. Мать, домработница и мадам Кабалкина уже опрошены, сейчас приедутДоценко и Зарубин, и до возвращения Селуянова можно будет подремать,притулившись на стульчиках. А когда появится Коля, обменяемся впечатлениями ивсе обсудим.

Коротков подписал пропуск Риттеру, несколько секунд смотрелна закрывшуюся за ним дверь, потом решительно набрал номер телефона следователяОльшанского. Наверное, в десятый раз за сегодняшнее утро. И по крайней мере впятый за то время, что разговаривал с Риттером. Каждый раз приходилось проситьего выйти в коридор, но Риттер даже не поморщился. Интересно, это у негопонимание милицейской специфики так развито или он считает, что солдат на вошьобижаться не должен, потому как что толку на нее обижаться? Вошь – она и естьвошь, тварь безмозглая и бесполезная, но, коль она существует, приходится еетерпеть.

– Константин Михалыч, это опять я. От медиков никакихизвестий нет?

– Экий ты, брат, скорый, – добродушно пророкотал втрубку следователь. – К вечеру будет основное, а на биохимию там всякуювремя потребуется. Флакон у домработницы Риттеров я изъял. Ты мне скажи, почемутам вместе с твоим Мишкой Селуянов толчется? Он же год как от вас ушел. Опятьсамодеятельностью занимаетесь?

– Как можно, Константин Михалыч, – искренневозмутился Юра. – У Коли в работе убийство, по которому проходитКабалкина, вот он и…

– Кто такая? – перебил его Ольшанский. – Ипри чем тут Риттер?

– Это длинная история, семейная сага, так сказать.

– А ты рассказывай, я все равно в машине еду, мнеспешить некуда.

Коротков рассказал. Ольшанский – нормальный мужик, с нимможно не темнить.

– Да, напасть прямо какая-то на семью, – посетовалследователь, выслушав сокращенный до размеров резюме вариант семейнойсаги. – Каменская ваша где?

– Болеет она, ногу сломала.

– Ну, знаешь, братец, нога – не мозги. Если ты еепривлечешь, я возражать не буду.

– Так Афанасьев…

– …это не Гордеев, – с усмешкой снова перебилОльшанский. – Знаю, можешь не рассказывать. Но и мы с тобой не первый годвместе работаем. Ты меня понял?

– А Колька? – с надеждой спросил Коротков.

– Селуянов-то? Пусть работает, мы никому не скажем.Может, там есть за что зацепиться, чтобы дела объединить? Я бы взял, давноничего интересного не было, все бандюки сплошь да нефтяники, скука смертная. Атут семейный подряд, интриги, сплетни. Есть где душе развернуться. Ладно,Коротков, заканчиваем треп, я к конторе подъехал. Если что – сразу звони, я усебя.

Юра точно знал, что чем дольше не везет, тем значительнеебудет неожиданная удача. Ему не везло долго. Зато с Ольшанским работать – одноудовольствие.

* * *

Похоже, Коле Селуянову тоже долго не везло. Во всякомслучае, получить за одно утро двух свидетелей, не пытающихся стыдливозамарафетить семейные тайны, – это удача редкая и не каждому оперу за всюего сыщицкую жизнь выпадающая. Сначала была Римма Ивановна Лесняк, которая всепро всех знала и с удовольствием рассказывала, а теперь вот Анита СтаниславовнаВолкова, в девичестве Риттер.

– Сор из избы – это, конечно, верно, в семье моего отцаэто считалось неприличным. Но тут дело совсем в другом, – спокойнообъясняла она Селуянову, отпивая неспешными глоточками зеленый чай изфарфоровой пиалы. – Валерий поставил перед собой цель раскрутить Ларису.Она хорошая художница, спору нет, но хорошо – это означает на «четыре», ахудожников-хорошистов в нашей стране, а тем более в Европе и в мире более чемдостаточно. Чтобы стать знаменитым и богатым, нужно быть художником даже не на«пять», а на «семь», понимаете? До «семи» Лара, разумеется, не дотягивала. Но уВалерия было на этот счет свое мнение.