Антоний и Клеопатра - Колин Маккалоу

Удивительная проницательность и поразительное умение поддерживать хорошие отношения с любой фракцией в высшем обществе Рима помогли Аттику выжить, но после смерти Цезаря мир изменился так радикально, что он боялся и за себя, и за благополучие своей дочери. Его единственной слабостью была симпатия к римским матронам, попавшим в беду. Он помогал Сервилии, матери Брута и любовнице Цезаря, Клодии, сестре Публия Клодия, пользующейся дурной славой проститутки, и Фульвии, жене трех демагогов в лице Клодия, Куриона и Антония.

Помощь Фульвии чуть не разорила его, несмотря на его влияние в мире коммерции, которой правит сословие всадников. В какой-то момент казалось, что все, от операций с зерном до обширных латифундиев в Эпире, пойдет с аукциона в пользу Антония, но, получив короткое письмо Антония, приказывающего ему выгнать Фульвию, Аттик немедленно выполнил приказ. Хотя он горько плакал, когда она вскрыла себе вены, судьба Аттика и его состояния была важнее.

Когда Антоний прибыл в Афины с Октавией и детской, полной ребятишек, Аттик сделал все, чтобы снискать расположение мужа и жены. Он нашел триумвира спокойным и умиротворенным и правильно решил, что в этом большую роль сыграла Октавия. Они были явно счастливы вместе, но не как молодые новобрачные, которым никто не нужен. Антонию и Октавии нравились компании, они посещали лекции, симпозиумы и приемы, предлагаемые этой культурной столицей. Они часто устраивали дома вечеринки. Да, год брака пошел Антонию на пользу, как и знаменитому мужлану Помпею Великому, когда он женился на очаровательной Юлии, дочери Цезаря.

Конечно, прежний Антоний не покинул оболочку Геркулеса. Он оставался дерзким, взрывным, агрессивным, гедонистическим и ленивым.

Именно леность Антония занимала в основном мысли Аттика, пока он медленно шел по узкой афинской аллее в резиденцию губернатора, где Антоний устраивал обед. Был апрель того года, когда консулами стали Аппий Клавдий Пульхр и Гай Норбан Флакк. Аттик (впрочем, как и остальные афиняне) знал, что парфян загнали на их собственные земли. И это сделал не Антоний, а Публий Вентидий. В Риме говорили, будто набеги парфян прекратились так внезапно, что Антоний просто не успел присоединиться к Вентидию в Киликии или в Сирии. Но Аттик лучше знал, что ничто не мешало Антонию быть там, где проводились военные действия. Ничто, кроме самой фатальной слабости Антония: его лень приводила к вечному оттягиванию. Он был слеп к ходу событий, говоря себе, что все произойдет тогда, когда он этого захочет. Пока Юлий Цезарь был жив, он заставлял Антония шевелиться, что-то делать. Его слабость не казалась такой фатальной. А после убийства Цезаря его подгонял Октавиан. Но победа у Филипп оказалась столь великой для Антония, что его слабость разрослась, как грибы после дождя. Так уже было, когда Юлий Цезарь оставил на него всю Италию, пока сам сокрушал последних своих врагов. И что сделал Антоний с этой огромной властью? Запряг четырех львов в колесницу, окружил себя магами, танцовщицами и шутами и бражничал, ни о чем не думая. Работа? Что это такое? Рим продолжает существовать сам. Как человек, которому дали власть, он может делать все, что хочет, а он хотел бражничать. Без всяких на то оснований он полагал, что поскольку он Марк Антоний, то все должно оказываться так, как он считает нужным. А если ничего не получалось, Антоний винил в этом всех, кроме себя.

Несмотря на успокоительное влияние Октавии, на самом деле он не изменился. Прежде всего удовольствия, а работа — потом. И так всегда. Поллион и Меценат реорганизовали границы полномочий триумвиров более разумно, с тем чтобы полностью освободить Антония для командования армией. Но очевидно, он еще не готов был это сделать, а его оправдания были надуманными. Октавиан не представлял реальной угрозы, и, несмотря на все возражения и аргументы Антония, У него хватало денег, чтобы идти воевать. У него уже были легионы, вооруженные надлежащим образом и снабженные дешевым зерном Секста Помпея. Так что же его останавливало?

К тому времени как Аттик прибыл в резиденцию губернатора, он накрутил себя так, что впал в ярость, но потом вспомнил, что должен обедать с Антонием наедине. Сославшись на какую-то болезнь в детской, Октавия извинилась, что не будет присутствовать на обеде. Это значило, что она не сможет поспособствовать тому, чтобы у Антония было хорошее настроение. С тяжелым сердцем Аттик понял, что обед не будет приятным.

— Если бы Вентидий был здесь, я предал бы его суду за предательство! — вот первое, что сказал Антоний при встрече.

Аттик засмеялся:

— Чепуха!

Антоний опешил, потом сник.

— Да, я понимаю, почему ты так сказал, но война с парфянами была моей! Вентидий превысил полномочия.

— Ты сам должен был находиться в палатке командира, дорогой мой Антоний! — резко заметил Аттик. — А поскольку тебя там не было, на что ты можешь жаловаться, если твой заместитель добился таких успехов при столь малом количестве жертв? Тебе следует принести благодарственную жертву Марсу Непобедимому.

— Он должен был ждать меня, — упрямо настаивал Антоний.

— Ерунда! Твоя проблема в том, что ты хочешь одновременно вести два образа жизни.

Полное лицо Антония выдало его раздражение после таких откровенных слов, но в глазах не было той красной искры, которая предупреждала о надвигающемся страшном суде.

— Два образа жизни? — переспросил он.

— Да. Наш самый знаменитый современник расхаживает по афинской сцене под громкий хвалебный хор — это один образ жизни. Наш самый знаменитый современник ведет свои легионы к победе — это другой образ жизни.

— В Афинах очень много работы! — возмутился Антоний. — Это не я иду не в ногу, Аттик, а Вентидий. Он как камень, который катится с горы! Даже теперь он не согласен почивать на лаврах. Вместо этого он с семью легионами идет к верховью Евфрата, чтобы поддать под зад царю Антиоху!

— Я знаю. Ты показывал мне его письмо, помнишь? Дело не в том, что делает или чего не делает Вентидий. Дело в том, что ты — в Афинах, а не в Сирии. Почему ты не хочешь признать это, Антоний? Ты любишь тянуть время.

В ответ Антоний разразился хохотом.

— Ох, Аттик! — еле выговорил он, давясь от смеха. — Ты неподражаем!

Внезапно он посуровел, сдвинул брови.

— В сенате я еще могу стерпеть, когда меня критикуют диванные генералы, но здесь не сенат, и ты вызываешь мое недовольство!

— Я не член сената, — ответил Аттик, настолько разгневанный, что потерял страх перед этим опасным человеком. — Государственная карьера открыта для критики со всех сторон, включая предпринимателей вроде меня. Я повторю еще раз, Антоний: ты любишь тянуть время.

— Может быть, это и так, но у меня есть первоочередная задача. Как я могу идти дальше на восток от Афин, когда Октавиан и Секст Помпей все еще продолжают свои фокусы?

— Ты сам знаешь, что можешь подавить обоих этих молодых людей. Собственно, ты должен был уже несколько лет назад справиться с Секстом Помпеем и предоставить Октавиана самому себе в Италии. Октавиан для тебя не угроза, Антоний, но Секст — это нарыв, который необходимо вскрыть.