Дорога в прошедшем времени - Вадим Бакатин

Те дни в моей памяти смешались, перепутались. Все было нереально, размыто, словно на старых, тусклых фотокарточках… На каком-то небольшом автобусе мы с сестрами, сыновьями едем в Малоярославец, поддерживая руками гроб… Бессонная ночь в мастерской моего деда в старом родительском доме. Выхожу в палисадник. Бесконечность ночного неба, яркая пыль звезд. Тишина. Издалека – собачий лай. Знакомый запах белых цветов, название которых за всю жизнь не запомнил… Так было здесь вечно. Так было и в годы юности мамы, спокойно, абсолютно равнодушно лежащей сейчас в гробу на старом столе, сделанном еще в начале века ее отцом. Горят свечи перед образами… Вьются какие-то мотыльки… Так будет здесь и через сто лет.

Всего три недели тому назад приезжал я в этот дом. Еле-еле насобирал в одичавшем саду пол-литровую банку последних, почерневших вишен, нарезал цветов, привез маме в больницу. Никогда не забуду, как она радовалась – как в последний раз. Это и был последний раз, последний привет с бесконечно любимой земли ее детства.

Утром гроб вынесли в палисадник. Беспощадное яркое солнце. Какие-то старушки в черном. Слабенький голос священника… Мамино восковое лицо… Дорога. Белый булыжник, которым она была вымощена и который так поразил меня в 1947 году, куда-то исчез. Время поглощает все, даже камни… Кладбище. Красивые парни с лопатами. Сырая рыхлая земля. Все. Закопали Бакатину Нину Афанасьевну.

Совсем недавно, каких-то несколько лет назад, возил я свою маму «во глубину сибирских руд»… Туда, где она в первой половине XX века только-только начинала свой трудовой путь, где прошла ее молодость. Тисульский район Кемеровской области, Центральный рудник. Яркие краски осенней сибирской тайги. Мама была в восторге. Узнавала знакомые места. Макарак. Река Кия. Сохранилась почерневшая от времени бревенчатая столовая, около которой на волейбольной площадке встретилась она впервые с моим отцом… Все. Жизнь прошла. Теперь их нет.

Во всех делах своих помни о конце. Они не думали об этом. Они жили ради жизни, строили новый мир.

Удивительна судьба поколения, к которому принадлежали мои родители. Одна их жизнь вместила в себя начало и конец социалистической индустриализации страны. Их молодость была отдана строительству бесчисленного количества промышленных предприятий, освоению новых, далеких от Москвы районов. Они состарились вместе с шахтами и городами, созданными их энтузиазмом, их энергией, здоровьем…

Они ушли из жизни в годы, когда власть большевиков, которой они честно служили, агонизировала. К власти рвались антикоммунисты-демократы. На пороге стоял совершенно случайный, никем не просчитанный, авантюристический «курс гайдаровских реформ», то есть начиналась деиндустриализация страны, разрушение ее производственного потенциала, разрушение того, что создавало их поколение.

Это была уже не перестройка. Отношение родителей к политике перестройки мне хорошо известно. Оно не отличалось от моих взглядов. Скорее даже, это мои взгляды на необходимость реформ, реформ взвешенных, последовательных, управляемых государством, появились во многом благодаря родителям, благодаря их жизни, которая не могла не влиять на меня, поскольку это была и моя жизнь.

Дурацкие мысли могут приходить в голову бывшему партийному номенклатурщику, склонному к лиризму, случайно попавшему на работу в кремлевский кабинет, «святая святых» недавних сталинских времен моего социалистического детства. Ведь именно здесь, в этих древних стенах, работали они, богочеловеки. Кстати, тоже случайные люди, но, в отличие от нас, они знали или делали вид, что знают, как нужно переделывать мир, как заставить рабочий класс стать счастливым.

…Вечером, когда в предоставленном мне кремлевском кабинете горит одна настольная лампа и сумерки заполняют углы, через открытое окно кремлевские куранты каждые 15 минут напоминают, что время уходит… Мне рассказывали, что в 20-х годах, во времена Совнаркома, именно здесь, в этом кабинете, напротив квартиры В.И. Ленина, работал Я.М. Свердлов, а позже М.И. Калинин. Да мало ли было их тут, верных ленинцев, сподвижников вождя. Могли ли они тогда думать, какие проблемы вырастут из их искреннего стремления построить новый мир? Едва ли. Наверное, первые большевики и в страшном сне не могли себе этого представить. Хотя… трудно сказать. Неглупые люди, они должны были понимать, что через насилие, на крови, на костях счастья не бывает. Их последователи уже не могли пойти на насилие. А без насилия сталинский социализм развалился…

А что сказать про тех, кто рвался в Кремль, к власти? Антикоммунисты-демократы-реформаторы. Они оказались еще более худшими и провидцами, и хозяевами. Тогда, в 1991 году, никто из них представить себе не мог, что их не начавшимся толком реформам суждена короткая жизнь. Крови будет пролито немало, и народ вымирать и голодать будет. Так намучают «реформами» рабочих и крестьян, что большевистский полуголодный социализм будет раем казаться.

Но здесь я немного поспешил. В те летние вечера, когда в кремлевских стенах я пытался пообщаться с «духами» народных комиссаров, советская власть еще продолжалась, доживая последние дни… И уж что-что, а ее близкий конец всем нам, из команды Горбачева, следовало бы предвидеть… Об этом говорили, но в это никто всерьез не верил. Оптимизм обволакивал мозги. Все должно быть хорошо…

Помню, в 1990 году отдыхал я в партийном санатории в Форосе. Как оказалось, последний раз. Прекрасный был август. До путча, о котором никто и не думал, оставался год. Собралась приличная компания. Нишанов, Каримов, Примаков, Шенин, Пуго. Солнце, море. Я с сыном изнурял себя игрой в теннис, не предполагая, что скоро позировать с ракеткой перед телекамерой станет модным… Между пляжем и кортом нашел время съездить с министром внутренних дел Украины В. Василишиным в Симферополь. Встретились с постоянно митингующими крымскими татарами, а также с их гораздо более агрессивными русскими оппонентами… Но речь о другом. Как-то после раскаленного крымского дня, вечерком заглянули к нам в кондиционированную прохладу Каримовы. Ислам Абдуганиевич с супругой и красавицами дочерьми. Он в шлепанцах на босу ногу, в руках огромная излучающая медовый аромат дыня…

О многом говорили мы за столом. Год был девяностый.

В союзных республиках к власти пришли новые люди. Новые мысли роились вокруг глыбы распадающегося ортодоксального ленинизма. И.А. Каримов, на мой взгляд, и тогда выделялся высоким уровнем интеллекта, прекрасным знанием финансов и экономики. Проще сказать, умный он мужик. Знакомы мы были с 1984 года. Я его уважал. Почему и запомнился наш разговор. На мои разглагольствования о важности сохранения Союза, центра он резко, без обиняков сказал: «Знаешь что. Захотим – и не будет никакого центра. Пятнадцать плюс ноль. Вот и вся ваша горбачевская «схема». Уважать надо республики. Уважать людей…»

Жены затихли, а дети уж давно ушли. Шел август 1990 года. Начинался последний год Союза. Зарождалась схема: «Пятнадцать плюс ноль».

«Брось ты, – сказал я. – Надо уважать. Никто не спорит. Но не может быть такой самоубийственной схемы. Сдохнете, передеретесь. Вавилонское столпотворение раем покажется. Давай выпьем за Союз».