Тень и Коготь - Джин Вулф

В конце концов доктор удовлетворился собранным и, быстро вернувшись на место, скользнул в свои путы, которыми якобы накрепко был привязан к доске, усеянной острыми шипами. Бальдандерс заревел и потянулся ко мне, выставив на обозрение публики вторую цепь, удерживавшую его на месте.

– Заметь его, – шепнул мне доктор Талос. – Отбивайся факелом.

Я сделал вид, будто только сейчас заметил, что руки Бальдандерса свободны, и выдернул из гнезда в углу сцены факел. В тот же миг оба факела страшно зашипели, вспыхнули голубым и зеленым пламенем, осыпали сцену снопами искр, но огонь тут же приугас, языки его съежились до обычного размера. Я ткнул факелом в Бальдандерса и, повинуясь указаниям доктора, закричал:

– Нет! Назад! Назад!

Бальдандерс отвечал еще более яростным ревом. Цепь натянулась так, что декорация, к которой он был прикован, пошатнулась и заскрипела. На губах его – в буквальном смысле – выступила пена: две струйки густой белой жидкости потекли из уголков рта по подбородку, оросив белыми, точно снежные хлопья, каплями его костюм черного со ржавчиной цвета. В публике завизжали. Цепь с треском хлопнувшего бича разорвалась. Безумие на лице великана повергало в ужас, и я скорее рискнул бы остановить лавину в горах, чем встал на его пути, но не успел я и шагу ступить, как он вырвал из моей руки факел и сбил меня с ног его железной рукоятью.

Я поднял голову как раз вовремя, чтобы увидеть, как он выхватил из гнезда второй факел и с обоими шагнул к краю помоста. Женский визг утонул в воплях мужчин – точно сотня палачей разом принялась за сотню клиентов. Вскочив на ноги, я было ринулся к Доркас, чтобы схватить ее и бежать под прикрытие рощи, но тут увидел доктора Талоса. Он, исполненный злобного веселья – иначе это не назовешь, – уже вновь освободился от пут и развлекался вовсю. Иолента освободилась тоже, и прекрасное лицо ее не выражало ничего, кроме облегчения.

– Замечательно! – воскликнул доктор Талос. – Прекрасно! Бальдандерс, можешь вернуться, незачем держать нас впотьмах. Что ж, господин палач, понравился ли тебе сценический дебют твоей девушки? Для новичков – да еще без репетиций – вы выступили прекрасно!

Я как-то ухитрился кивнуть.

– Вот только когда Бальдандерс сбил тебя с ног… Ты должен простить его – он понимал, что упасть сам ты не догадаешься. Идем. Бальдандерс наделен множеством талантов, но дара разыскивать среди травы потерянное в суматохе среди них не значится. За сценой есть фонари, и вы с Невинностью поможете нам.

Я не понял, о чем он, но через несколько мгновений факелы были водружены на место, и мы принялись обыскивать утоптанную землю перед помостом при свете тусклых фонарей.

– Здесь имеется элемент риска, – объяснил доктор Талос, – и мне это, должен признаться, нравится. Сбор денег – вещь верная; к концу первого акта я могу предсказать, сколько окажется в шляпе, с точностью до орихалька. Но вот оброненное на землю!.. Мы можем найти всего-то пару яблок да репку, а может статься, находки превзойдут самые смелые мечты! Однажды мы нашли маленького поросенка. Отменного – так сказал, поедая его, Бальдандерс. А однажды мы нашли маленького младенчика. Раз попалась трость с золотым набалдашником – она до сих пор со мною. Старинные броши, туфли… Туфли нам попадаются особенно часто. А вот женский зонтик… – Он поднял находку. – Очень пригодится завтра, в дороге, дабы укрыть от солнца нашу добрую Иоленту.

Иолента выпрямилась, словно усердно изживая привычку сутулиться. При этом спина ее изогнулась назад, словно для того, чтобы уравновесить тяжесть полных грудей.

– Я очень устала, доктор, – сказала она. – Если мы пойдем ночевать в гостиницу, идем сейчас же!

Я и сам валился с ног от усталости.

– Ночевать? В гостиницу? Какое преступное разбазаривание средств! Подумай, дорогая моя: ближайшая гостиница самое меньшее в лиге отсюда, а собирая помост и прочие пожитки, мы с Бальдандерсом провозимся не меньше стражи, даже при помощи дружественного нам Ангела Смерти. Таким образом, когда мы доберемся до гостиницы, солнце взойдет над горизонтом, запоют петухи, не менее тысячи разных дурней проснутся, примутся хлопать дверьми, выплескивать на мостовую помои…

Бальдандерс хрюкнул (видимо, в знак согласия) и топнул ногой, точно хотел раздавить какую-нибудь мелкую ядовитую тварь, прятавшуюся в траве.

Доктор Талос распростер руки в стороны, как бы обнимая разом все мироздание.

– Здесь же, дорогая моя, под звездами, каковые есть личная и нежно любимая собственность Предвечного, у нас есть все, что только может потребоваться для здорового отдыха. Воздух достаточно прохладен, чтобы спящие как следует оценили теплые одеяла и согревающий огонь костра; и, заметь, ни намека на дождь. Здесь встанем мы лагерем, здесь поутру устроим роскошный завтрак, отсюда вновь отправимся в путь – обновленными, радуясь наступлению нового дня!

– Кстати о завтраке, – сказал я. – У вас есть какая-нибудь еда? Мы с Доркас голодны.

– Конечно! Я видел – Бальдандерс только что нашел целую корзину ямса.

Должно быть, среди «почтеннейшей публики» сегодня оказалось немало крестьян, возвращавшихся с рынка с нераспроданным товаром. Кроме ямса мы в конце концов обнаружили еще пару сквобов и с десяток стеблей молодого сахарного тростника. Одеял оказалось немного, но все же это было лучше, чем ничего. Доктор Талос заявил, что ему постель не требуется – он посидит у огня, а позже, быть может, вздремнет в кресле, незадолго до того служившем троном Автарха и скамьей Инквизитора.

Заснуть я не мог, наверное, целую стражу. Вскоре сделалось очевидно, что доктор Талос и вправду не собирается спать, но я не терял надежды, что он – в силу каких-нибудь причин – хотя бы удалится на время. Сначала он сидел у огня, словно бы в глубокой задумчивости, затем встал и принялся расхаживать из стороны в сторону. Лицо его было почти неподвижно, но черты весьма выразительны: легкое движение брови или наклон головы могли совершенно изменить его выражение. Пока он гулял у костра, я сквозь полусомкнутые веки видел, как печаль лисьей маски его лица сменялась ликованием, тут же уступавшим место вожделению, сменявшемуся скукой, или решимостью, или же одной из дюжин других эмоций, которым мне не подыскать названий.

Наконец он начал сшибать тростью головки диких цветов и вскоре обезглавил их все на десяток шагов от костра. Подождав, пока его прямой, величественный силуэт не скроется из виду, а свист трости станет почти не слышен, я осторожно извлек из ташки камень.

Камень озарил ночь, точно звезда, упавшая мне в ладонь с неба. Доркас уже спала, и, как ни хотелось рассмотреть самоцвет вместе с нею, тревожить ее сон я не стал. Холодное голубое сиянье было слишком уж ярким, и я боялся, что доктор, как бы далеко ни забрел, может заметить его. В голову пришла по-детски озорная идея взглянуть сквозь камень на пламя костра, словно сквозь линзу, и я приставил его к глазу, но тут же опустил вновь: привычный мир с фигурами спящих в траве мгновенно превратился в пляску искр, выбитых ударом клинка о клинок.