Стеклянные цветы - Мэри Каммингс

Предстояло самое интересное: сборка.

Полдня Бруни провела в мастерской, покрыв дюжину листов разноцветными закорючками и дугами, обозначающими, какая деталь куда должна идти. Затем опробовала в деле сварочный аппарат, приделав к стволику три листочка. Наконец — позвонила Филиппу, и когда тот явился в мастерскую, величественно повела рукой:

— Вот это все нужно отнести на третий этаж, в ту комнату, где голая белая стенка. Да смотри не урони!

«Это все» включало в себя три ящика с деталями каркаса, дрель, сварочный аппарат, несколько листов асбокартона и чемодан с дюбелями, шурупами и инструментами.

Работа шла небыстро. Сначала Бруни собирала в мастерской фрагмент — кусок ствола с пятью-шестью листьями и гроздью из нескольких цветков. Потом несла наверх и, надев на каркас, приваривала его к предыдущему участку, стараясь как можно тщательнее загладить шов.

Казалось бы, не так уж сложно, но к вечеру она чувствовала себя так, будто ее прокрутили через стиральную машину. Даже не было сил смотреть телевизор — на фоне кривляющихся артистов перед глазами продолжали проплывать стволики, листья и цветы.

Конечно, никто не заставлял ее так торопиться, но уж очень хотелось закончить все до приезда Эрики, чтобы было что показать!

Прошли две недели — от Рене по-прежнему не было никаких известий.

По утрам Бруни нетерпеливо включала телевизор, просматривала газеты: ну где же, где?! Ведь стоит Рене подать на развод, и репортеры ее просто живьем сожрут: еще бы, такая сенсация!

Почему она медлит — неужели Виктор все-таки до нее добрался?!

Лишь в субботу, развернув «Зюддойче цайтунг», она наконец вздохнула с облегчением: на первой странице красовался анонс: «Рене Торрини — в Париже! Читайте сообщение нашего специального корреспондента!», и под ним фотография: Рене — нарядная, улыбающаяся; по бокам — два здоровенных мужика, явные телохранители, и чуть сбоку третий. Присмотревшись, Бруни узнала его, хотя без усиков и с другой прической он выглядел куда моложе.

Выставка, выставка, выставка!

С тех пор, как в субботу Амелия ворвалась в его комнату с горящими глазами и выпалила: «Филипп, они мне выставку предлагают! Слышишь, выставку, персональную, в Париже!!!», больше ни о чем думать и говорить она не могла.

Даже явившись к нему как-то ночью, она плюхнулась в постель, замурлыкала, когда он ее обнял — и вдруг отстранилась и деловито изрекла:

— Нет, нужно новую делать…

Как выяснилось, речь шла о стеклянной лозе. Ту, которую Амелия недавно закончила монтировать на третьем этаже, теперь отсоединить от стенки и перевезти было уже невозможно.

Во вторник утром позвонил Майкл Э. Трент — ему хотелось услышать мнение Филиппа: не пытается ли Мелли вытянуть из него деньги на какую-нибудь очередную глупость. Дело в том, что журнал «Светская жизнь» готов был спонсировать выставку лишь частично, изрядную сумму на организационные расходы должна была выложить и сама Амелия. Или кто-то еще. И этот «кто-то», естественно, хотел быть уверен, что деньги не будут выкинуты на ветер.

Филипп сказал, что, по его мнению, все выглядит вполне серьезно.

Пикантность ситуации заключалась в том, что с соседней подушки на него, прислушиваясь к разговору, таращилась «заинтересованная сторона», и он боялся, что она сейчас ляпнет что-нибудь не к месту или завопит: «Дай мне поговорить!»

Но градом вопросов Амелия разразилась, лишь когда он повесил трубку: «Это что — это отец был, да? Он про выставку спрашивал? Ну как, он даст деньги?!»

Сам Филипп воспринимал эту «выставочную лихорадку» как несомненное благо: в результате нее Амелия начисто покончила со всеми дискотеками и вечеринками — ей просто было не до того. Большую часть времени она проводила в мастерской либо бродила по дому, составляя список «экспонатов». Иногда заявлялась к Филиппу и спрашивала:

— А как ты считаешь, то зеркало с вьюнками на выставку взять или нет?

Ночевать к нему она приходила чуть ли не через день, нетерпеливо барабанила в дверь и врывалась, часто с каким-нибудь угощением — бутылкой вина, тарелкой с виноградом либо коробочкой конфет с ликером.

Но главным «угощением» была она сама — золотоволосая, смеющаяся, с нежной белой кожей…

Если бы кто-то спросил Филиппа, почему он, столько раз повторив: «Нет, больше этого не будет!», тем не менее снова оказался с ней в постели — он бы, наверное, ответил просто: «Надоело бороться с неизбежным».

Она его хотела и не скрывала этого, не требуя взамен никаких любовных признаний, никакой лжи — радость за радость, и ничего больше. А главное, у нее был очень сильный союзник: он сам, точнее, та часть его, которая, вопреки всему, упорно тянулась к ней, к ее словно выточенному из теплого розоватого мрамора телу. И в какой-то момент Филипп понял, что ни к чему бороться с самим собой и отказываться от того, что все равно рано или поздно случится…

Про день рождения Иви Амелия вспомнила в последний момент, за день до вечеринки.

Сделать маскарадный костюм на заказ было, естественно, уже невозможно, пришлось довольствоваться тем, что имелось в магазине. Провозившись чуть ли не час и прикинув с десяток вариантов, она решила нарядиться женщиной-кошкой из «Бэтмана», то есть в обтягивающий комбинезон с большим декольте, шапочку с острыми стоячими ушами, маску с раскосыми прорезями для глаз и перчатки до локтя — все из искусственной кожи, черное и блестящее.

Что ж, наряд ей вполне подходил. Хуже было другое — примерив выбранный костюм и удовлетворенно кивнув своему отражению в зеркале, Амелия сказала продавцу:

— Теперь вот этот покажите… и вон тот, и инопланетянина тоже. — Обернулась. — Филипп, пойди сюда! Какой тебе больше нравится?

— Что?! — переспросил Филипп, хотя уже понял, на что она нацелилась.

— Ты тоже должен выглядеть как все!

— Я тебя снаружи подожду, — он развернулся и направился к выходу.

Вскоре баронесса вышла из магазина, сунула ему в руки пакет:

— На, неси, — и пошла по улице, не оглядываясь и всем своим видом демонстрируя недовольство.

Филипп спокойно двинулся следом.

Молчаливого недовольства хватило ненадолго.

— Что тебе, трудно как человеку одеться и меня не позорить?! — разразилась гневной тирадой Амелия. — Ведь все знают, что ты со мной — а ты будешь там в обычном костюме торчать, как белая ворона!

Спустя минут пять в ход была пущена грубая лесть: «Ты в маскарадном костюме просто великолепно смотреться будешь!», а затем уговоры: «Ну что тебе стоит?!»

В конце концов он предложил компромиссный вариант: Амелия от него немедленно отстанет со своим нытьем — а он вместо костюма наденет на вечеринку джинсы и кожаную куртку с заклепками.