Стеклянные цветы - Мэри Каммингс

Одна мелодия сменялась другой, серебристые конусы уступили место разноцветным вспышкам, но они все не возвращались. Рене вздыхала и чем дальше тем чаще украдкой поглядывала через перила.

Появились они внезапно. Филипп услышал возглас:

— Ух, давно так хорошо не плясал!

Тед вывернулся откуда-то сбоку; проходя мимо Рене, легонько потрепал ее по затылку свободной рукой — за вторую руку держалась Амелия, довольная и раскрасневшаяся.

— Здорово ты танцевать умеешь! — весело воскликнула она.

— Ну а ты думала! — обернулся к ней Тед. — Я сюда лет с пятнадцати через черный ход бегал! — Присев на табурет рядом с Рене, глотнул из ее стакана.

Только теперь Амелия отцепилась от него, но вместо того чтобы тоже сесть, снова прислонилась к стойке, втиснувшись между ним и Рене.

Что ж ты творишь, стерва?! Сначала ради подруги готова через всю страну мчаться, одежду буквально с себя снимаешь — а потом вдруг берешь и вот так, в наглую, парня у нее уводишь?! Причем парня, к которому та явно неровно дышит!

Филипп сжал зубы, так ему хотелось сейчас взять баронессу за шкирку и встряхнуть ее, чтобы опомнилась. Но вместо этого он заказал ей «Манхеттен» — и заодно себе, нарушив зарок не пить на работе ничего крепче сухого вина.

— Скучаешь? — улыбнулся Тед, дотронувшись до плеча Рене. — Ничего, как только заиграют что-нибудь помедленнее, мы с тобой тоже потанцуем!

— А почему через черный ход?! — перебила Амелия, не дав подруге ответить.

— Чтобы за вход не платить! — рассмеялся он.

Бармен принес коктейли. Баронесса выпила залпом и кивнула Теду:

— Пошли?!

Он сполз с табурета и послушно двинулся за ней.

Рене смотрела им вслед. Филипп не видел ее лица, только очень прямую закаменевшую спину и руку, судорожно вцепившуюся в край стойки.

И снова музыка, музыка — утомительно похожие одна на другую ритмичные мелодии. Рене, уже не таясь, все чаще и чаще поглядывала вниз, на площадку.

Может, потанцевать ее пригласить? — подумал Филипп. Пусть хоть немного отвлечется, чем так сидеть! Танцор он, конечно, никакой — но если медленная мелодия…

Словно угадав его мысли, Рене подняла голову и беспомощно взглянула на него. Он улыбнулся, пытаясь хоть как-то ее подбодрить — она заморгала, быстро отвела глаза, сказала:

— Ладно… я, пожалуй, пойду, — сорвалась с табурета и почти бегом устремилась к выходу.

Филипп промедлил лишь несколько секунд, прежде чем броситься за ней. Он сам не очень понимал, что собирается делать — но было ясно одно: отпускать ее одну в таком состоянии просто нельзя.

Тем более на бульваре Клиши, в полночь… район уж больно нехороший! А у нее на руке бриллиантовые часики, которые стоят больше, чем многие из местных завсегдатаев зарабатывают за год…

Нет, нужно убедиться, что она нормально села в такси, тогда он с чистой совестью вернется обратно, чтобы препроводить Амелию до отеля. Кстати, что делать, если эта сучка потащит Теда в номер — в холле ночевать?!

Мимо проехало свободное такси. Рене не попыталась его остановить — вместо этого вдруг повернулась и решительно направилась к подземному переходу.

Куда это она, неужели на метро? — удивился Филипп. Ноги тем временем сами понесли его вслед за ней.

Раз-два, раз-два — стук каблучков Рене далеко разносился по пустынной ночной улице. Он шел сзади, метрах в пятнадцати, стараясь ступать как можно более бесшумно. Не надо, чтобы она слышала его шаги за спиной, но если понадобится, он за несколько секунд окажется рядом.

Мимо входа в метро она прошла, не взглянув туда; поднялась по эскалатору, огляделась — и уверенно зашагала в сторону вокзала Сен-Лазар. Филипп немного замешкался, хотя в глубине души понимал, что выбора нет: если он сейчас вернется в «Локомотив», а с ней что-нибудь случится, он никогда себе этого не простит. А Амелия… в конце концов, обойдется она без него один раз!

Отбросив последние сомнения, он двинулся вслед за удалявшейся худенькой светлой фигуркой.

Довольно скоро он догадался, что Рене идет в направлении «Хилтона». Но почему пешком, почему такси не взяла?!

Наверное, Амелия давно вернулась в бар и сейчас удивляется, куда он делся. Или, не дай бог, уже напиться успела…

Нет, о ней сейчас думать не стоит. Думать надо о Рене.

Может, догнать ее, заговорить?

Очередная улица вывела их на берег Сены — отсюда до «Хилтона» было уже рукой подать. Только тут Рене впервые замедлила ход — перешла улицу, спустилась по пандусу к самой воде и села на большой гранитный шар, выступающий из мощеной булыжником набережной.

Филипп пристроился «этажом выше» — на парапете набережной.

К ночи сильно похолодало. Пока он шел, этого не чувствовалось, но стоило присесть, и даже сквозь пиджак, надетый поверх джемпера, холод начал пробирать до костей.

Рене сидела неподвижно, смотрела то ли на Сену, то ли на переливающуюся золотистыми огнями Эйфелеву башню на противоположном берегу. Дыхание белыми облачками вырывалось у нее изо рта.

Еще досидится, дурочка, до воспаления легких, мрачно подумал Филипп. Если он, здоровый мужик, зубами стучит, то что же должна чувствовать такая худышка, да притом в легком жакете?!

Наконец, не выдержав, он слез с парапета и нерешительно (еще за грабителя примет!) подошел к ней, позвал негромко:

— Рене!

Она медленно подняла голову.

— Вставай! Не надо тебе здесь сидеть, простудишься!

— Я не хочу идти в отель, — сказала она жалобно, как обиженный ребенок.

Филипп присел на корточки, взял лежавшую на коленях худенькую руку. Пальцы оказались такими же ледяными, как в ночь их знакомства.

— За мостом есть бар, пойдем туда. Там горячий пунш подают в глиняных кружках — выпьешь, согреешься. — Рене молча смотрела на него, и неясно было, доходят ли до нее его слова. Выпрямляясь, он подхватил ее за плечи и поставил на ноги. — Пойдем!

Бар оказался на прежнем месте. И бармен был тот же самый — невысокий носатый канадец с печальными черными глазами, он даже кивнул Филиппу, как старому знакомому, хотя они не виделись уже лет шесть.

Когда-то Филипп по дороге с работы частенько заскакивал в этот бар. Ел «дежурное блюдо», пил вино или пунш, сидел, расслаблялся и вполуха прислушивался к болтовне пожилых завсегдатаев — собравшись тесной группкой за столиком в углу, они обычно спорили о политике. Порой он уходил уже заполночь, а они все сидели — иной раз у него даже мелькала нелепая мысль: а не ночуют ли они здесь?!

За прошедшие годы в баре, казалось, ничего не изменилось — даже несколько стариков, которые сидели за угловым столиком, были те же. Или очень похожие на тех.