Сквозь Африку. Заметки и размышления путешественника на деревянном велосипеде - Константин Колотов

С субботы началась охота.

Ровно в восемь утра мы забрались во внедорожники и отправились в путь. С утра всех было не узнать.

В охотничьих спецовках, с ружьями и ножами наперевес, кто-то нанес на лицо специальный военный макияж. Настоящий военный отряд.

Мне тоже предложили ружье, но я отказался, сказав, что я люблю животных и не хочу их убивать. Никто настаивать не стал, ребята отнеслись к этому с уважением. При этом из гостеприимства все три дня мне регулярно предлагали пострелять. Охота была на птиц (цесарок и уток), на антилоп (но только тех, что хромали или болели), ночью – на шакалов. Все три дня я продолжал отказываться стрелять в животных, и, несмотря на то, что ребята были очень дружелюбными и гостеприимными, я думаю, что про себя они все равно недоумевали: «Чего это он отказывается? Наверное, не умеет и боится». Так все время мы проводили на охоте. Разбившись на несколько групп, мы ездили с одного участка на другой. Прочесывали территорию, отстреливали пару-тройку цесарок и опять меняли локацию. Благо 5000 га позволяли делать это без труда.

За эти три дня парни застрелили:

– штук двадцать цесарок,

– какое-то бесконечное количество уток,

– трех косуль,

– штук пять шакалов.

Каждый вечер в большом зале дома все собирались и рассказывали охотничьи байки и анекдоты. Я мало что понимал по тексту, но эмоционально я воспринимал парней, они были счастливы, веселы, сильны, мир принадлежал им. Основным напитком в эти дни было пиво, кто-то пил виски. В течение дня парни были не прочь покурить травы. Но травой баловались три-четыре человека. Так пролетело два дня.

И на третий день, в понедельник, мы отправились стрелять по тарелкам. Тарелки величиной 12 сантиметров, летят быстро. Попасть в них труднее, чем в жирную цесарку. Мне вновь предложили ружье, аргументируя, что, мол, это не животные и мне понравится. Отказываться дальше я не мог, иначе в коллективе охотников можно уважение растерять.

Я сказал, что не люблю стрелять и войну не люблю, но один раз выстрелю. Мне дали ружье. Гилберт размахнулся и выпустил тарелку в воздух.

Я без суеты перевел взгляд с Гилберта на тарелку, секунду смотрел на нее. Приклад уперт в плечо, дыхание ровное, тарелка на мушке, выдох, выстрел. Тарелка разлетелась вдребезги.

Парни были в восторге! Они не ожидали, что я попаду, да еще и с первого раза, без пристрелки и тренировки, просто с лету. Все меня поздравляли и говорили: «Респект». Больше я стрелять не стал. Вернул ружье со словами: «Русская армия – хорошая школа». Что может быть лучше, чем уйти на вершине? Пусть думают, что я всегда стреляю без промахов. Может, я правда настолько крут, может, мне повезло. Дай бог, чтобы ни они, ни вы, друзья, об этом не узнали в реальных военных действиях.

На вопрос: «Где ты так научился стрелять?» – я ответил, что я – русский офицер.

Парни спросили: «Все русские солдаты так стреляют?» Я ответил: «Многие» (преувеличил, конечно, но имел право – я праздновал победу). Ребята присвистнули, выказывая дань уважения русской армии.

Больше я не стрелял и еще отказался фотографироваться с оружием в руках (на моей странице в социальной сети вы можете найти видео этого выстрела и поздравления. Это снимали парни. Выложил, чтобы вы могли видеть, что я историю с попаданием не придумываю). Я отказался фотографироваться с оружием, потому что считаю преступлением создавать образ «оружие и война – это круто!».

То, что происходит сегодня в России в области популяризации войны, отвратительно мне. Руководители страны делают заявления типа: «Они все сдохнут, а мы попадем в рай», рэпер Тимати (смешно сказать) презентует министру обороны «модную» военную одежду, рэпер Баста рассказывает электорату о важности грабительской пенсионной реформы, а девятого мая на машинах можно встретить надписи «Можем повторить!»

Руководство страны через лидеров мнений и СМИ целенаправленно создает в неокрепших умах граждан России образ того, что война – это круто, что это модно и интересно. Зачем это делается, как вы думаете? Популяризировать войну – это ужасно. Война – это смерть, это безысходность, страдания, это ад на земле. Я сам не был на войне, но был мой дед, участвовавший в Русско-японской войне. Он рассказывал о том, что мир – это огромная ценность, и надо его беречь. Мне не нужно проходить ад войны, я верю деду! Но я точно не из тех, кто говорит: «Что угодно, лишь бы не было войны!» Нет, свою страну, свою Родину, маму, жену, дочерей надо любить, оберегать и защищать, и, если когда-то придет час, я готов к этому, готов как морально, так и в рамках моей физической подготовки. Парни из ЮАР в этом убедились.

Я хочу еще раз обратить ваше внимание на то, что сейчас в России целенаправленно популяризируют войну через таких «лидеров мнений». Друзья, вы, те, у которых нет второго, третьего и прочих гражданств, которые есть у большинства русских чиновников и селебрити, те, кто не планирует скрываться от войны на территориях других стран, те, кому придется защищать страну, помните, что мир – это бесценно! Нет более тяжкого преступления, чем ненужная война.

Я не очень представляю, что мы можем сделать, чтобы повлиять на ход событий и предотвратить войну. Разве что мы можем быть разумными, можем высказывать свое мнение вслух, отстаивать свои убеждения, не поддерживать «лидеров мнений», популяризирующих войну.

В понедельник вечером парни начали разъезжаться по домам. И во вторник осталась только пара человек, с ними мы сходили на рыбалку. Рыбалка была спортивная, мы ловили и отпускали рыбу. Было весело. В какой-то момент все парни разъехались, и далее я проводил время за чашкой английского чая в разговорах с Обри, супругой Майка. Это были очень интересные разговоры про детей, про жизнь на ферме, ценность земли и семьи. А то время, что я проводил не с Обри, я был с Майком. Мы ездили по ферме. Работали. Кстати, все работники фермы – черные парни и женщины. За три дня с Майком я участвовал в кормлении коров. Это вроде бы нетрудно, но, когда у вас 5000 га и две тысячи пятьсот коров, это достаточно сложно: много ходок на огромном «лендкрузере» с кузовом, битком наполненным мешками с протеином и витаминами. Помимо того что мы кормили животных, мы объезжали стойбища, проверяли хлева, меняли уничтоженные кормушки. Ферма – это непростое, но очень интересное дело.

В очередной раз я утвердился в том, что у людей в современном мире перевернуты представления о том, что хорошо, а что плохо. Жить в многоэтажной клетке, чтобы над твоей головой стучали и ходили, а со всех сторон Wi-Fi, сотовая связь, радио – это считается хорошо. А жить земледельцем, трудолюбивым крестьянином или фермером – это считается неудачей.

Вы, читающие эту главу, что хорошо для вас, а что плохо?

Неужели 36 или 60, да ладно, пусть даже 120 метров квадратных – это предел мечтаний? Неужели, выезжая на природу, вы не испытываете чувство свободы, облегчение? Майкл и Обри не рассказали мне ничего нового. По сути, то, что мы обсуждали, хорошо выразил русский писатель Владимир Личутин: «Нация сочиняется на земле, а в городах она сжигается. Крупные города русскому человеку противопоказаны. Только земля, воля и изба посреди своего польца служат опорой нации, крепят род его, память и культуру жизни во всем многообразии». В ЮАР были фермы, а в России до нынешнего времени именно деревня была колыбелью русской цивилизации! Деревня на протяжении веков воспроизводила русский национальный тип характера. Рождала богатырей, поэтов и мыслителей.