Кредиторы эшафота - Алексис Бувье

наблюдать, чтобы не было никого постороннего.

— Да, никто кроме вас не должен знать, что этот человек здесь.

— Понимаю.

Андре поднял голову и слушал. Винсент продолжал отдавать приказания, но говорил очень тихо, а Панафье вывел Эжени Герваль, которая чувствовала себя дурно в присутствии негодяя.

— Что вы хотите со мной сделать? — с беспокойством спросил Андре.

— Мы будем судить тебя и накажем, — с презрением ответил Винсент.

Андре хотел что-то сказать, но братья вышли. При виде закрывающейся двери Андре разъярился.

Ладеш заметил это и сказал:

— Ну, голубчик, не надо сердиться и портить даром свою кровь. Увидишь, что мы с Пьером прекрасные собеседники.

Андре бросился на постель, закрыв лицо руками, и было слышно, как он стонал от ярости.

— Мы можем сыграть одну партию, — говорил между тем Деталь, тасуя карты.

Глава XVI

ВДОВА ЖИВОГО МУЖА

Когда братья вышли, они нашли Панафье и Жобера ухаживающими за молодой женщиной, которая была в сильном шоке.

— Мы едем в Париж, — сказал Панафье Винсенту, — и я сразу же отправляюсь в префектуру.

Винсент вздрогнул.

— Вы помните, что по причинам, которые я не могу здесь раскрыть, я не могу обращаться в префектуру полиции.

— Но этот негодяй должен быть осужден.

— Друг мой, позвольте мне руководить этим делом. Не говорите пока ни слова. Вы хотите отомстить за вашу мать, и я клянусь вам — она будет отомщена.

В это время Эжени Герваль окончательно пришла в себя, и услышав последние слова Винсента, сказала:

— Мсье, вы правы. Пусть все так и останется.

— Но в этом деле замешаны имущественные интересы, и только суд может принудить этого человека возвратить украденное, — сказал Жобер.

— Что касается денег, то я беру это на себя, — сказал Винсент. — Господа, мне тяжело сделать это признание, но я обязан решиться на него, чтобы просить у вас полнейшей тайны относительно того, что произойдет и произошло. Этот человек принадлежит к нашей семье.

Панафье понял ужасное положение братьев, которые, чтобы отомстить за умершего отца, должны послать на эшафот другого члена своей семьи.

— Клянусь вам, господа, — отозвался Жобер, — что вы можете рассчитывать на мою скромность.

— Я со своей стороны полагаюсь на вас. Я знаю, что вы должны отомстить и за меня, — прибавил Панафье.

Затем, обращаясь к молодой женщине, он сказал:

— Вы возвратитесь в "Шарантон"?

— Да, но только на остаток сегодняшнего дня. Завтра же я навсегда покину его. Вы можете располагать мной.

— Когда вы вернетесь, вас станут расспрашивать…

— Я скажу, что это была ошибка, и доктор подтвердит это.

— Благодарю вас.

— Я желаю только одного, — продолжала Эжени Герваль, — никогда не видеть этого человека и знать, что он никогда не найдет меня.

— Это будет выполнено. Что касается украденного у вас, то все вам будет возвращено. А преступника мы просим уступить нам.

— Это дело решенное, — сказал Панафье.

— Вы позволите нам уйти?

— Да-да, идите.

Братья поклонились, затем, поручив еще раз Панафье хорошенько наблюдать за Андре, сели в экипаж, и оставшись вдвоем, предались своему отчаянию.

Панафье, отдав приказания своим помощникам, тоже сел в экипаж к Эжени Герваль и Жоберу и объяснил им ужасное положение братьев, заставлявшее их поступать так странно. Затем он предложил позавтракать вместе, чтобы немного рассеяться, и его предложение было принято.

Панафье велел кучеру ехать к "Четырем сержантам Ла-Рошели" недалеко от площади Бастилии.

Завтрак прошел очень весело. За столом о прошедшем не вспоминали — Панафье и его спутники спешили все это забыть.

Эжени Герваль была девушкой впечатлительной, но впечатления долго над ней не довлели. Убежденная, что ей нечего больше бояться убийцы, уверенная, что ее дело не будет заслушано в суде, а ее положение останется прежним, так как братья Лебрен дали слово возвратить все, она спешила забыть о событиях в маленьком домике в Монтреле.

Что же касается Жобера, то в должности доктора ему приходилось присутствовать при разных событиях. Ничто не могло произвести на него сильного впечатления.

Панафье выпил больше, чем следовало, довольный достигнутой целью, так как был убежден, что негодяй понесет наказание. И кроме того, небольшое состояние, украденное у его матери, должно было возвратиться к нему. А когда он выпивал лишнее, то язык его развязывался — и он рассказал все о братьях Лебрен, об их отце, как и о своих поисках, и даже о Луизе, которую обожал больше, чем когда-либо. Он рассказал, как она бросила eгo и как она же навела его на верный след, и затем начал описывать свою любовь в таких выражениях, что Жобер, пожимая руку Эжени Герваль, обменивался с ней странными взглядами.

— Я очень люблю ее, — наивно повторял Панафье.

— Да, это видно, — отвечал Жобер, наливая ему полный стакан шампанского.

Панафье выпил стакан залпом и вытер слезы, появившиеся у него на глазах.

— Как хороша любовь, — сказал Жобер, указывая на Панафье и смело обнимая соседку.

Эжени Герваль громко рассмеялась.

— Какой странный доктор… — заметила она.

— Да, не правда ли? — поддержал ее Жобер. — Я излечиваю все…

Возвратимся же к несчастным героям нашей истории.

Винсент приказал ехать в кафе на бульваре Тампль, расположенное недалеко от улицы Шарло.

Под влиянием испытанных ими тяжелых волнений братья в течение всей дороги не обменялись ни единым словом. Когда кучер остановил экипаж, Шарль, выглянув в окно, сказал:

— Но кучер остановился не перед нашим домом…

— Это я велел ему везти нас в кафе, ближайшее к улице Шарло, — ответил Винсент.

— Для чего?

— Нам с тобой нужно серьезно поговорить.

— Тогда идем.

Они вышли, заплатили кучеру, и войдя в кафе, сели за самый отдаленный столик. Лакей принес то, что они заказали. Тогда Винсент сказал брату:

— Послушай, Шарль, положение ужасно для всех нас, но особенно — для Маргариты. Если несчастная узнает то, что знаем мы, это убьет ее. Самое меньшее, что можно ожидать, это — безумие.

— Я тоже боюсь этого, — сказал Шарль. — Но правосудие должно свершиться.

— Я ставлю честь нашего отца выше презренной жизни убийцы.

— Да, отец прежде всего, а остальное — будь что будет.

— Ты прав — и не прав, Шарль. Отец прежде всего, но в остальном я не согласен. Мы должны подумать о Маргарите, о нашем дорогом маленьком Корнеле. Это наша семья. И знай: если сестра узнает то, что знаем мы, то будет настолько же ненавидеть своего сына, насколько сейчас его любит.

Шарль отрицательно покачал головой.

— Да, я убежден в этом, — настаивал Винсент. — Я видел Маргариту в ту минуту, когда ужасное подозрение мелькнуло у нас обоих. Я видел ее и