Крах и восход - Ли Бардуго

– Я желал тебе лучшего. Белую фату на голову. Клятвы, которые мы могли бы сдержать.

– Надлежащую брачную ночь? Просто скажи мне, что это не прощание. Это единственная клятва, которая мне нужна.

– Я люблю тебя, Алина.

Он снова меня поцеловал. Мал не ответил, но в ту секунду мне было плевать, поскольку я полностью отдалась ощущениям от прикосновений его губ и могла сделать вид, что я не спасительница и не святая, и могу просто выбрать его, любить и жить своей жизнью. Будто нас ждет не одна ночь, а тысячи. Я потянула его вниз и пристроилась под его телом, чувствуя холод от пола спиной. У него были руки солдата – грубые, мозолистые, но они обжигали мне кожу, посылали голодные искры по всему телу, от которых мои бедра поднимались в попытке прижаться к нему еще ближе.

Я сняла с него рубашку, провела пальцами по гладким бугоркам мускулистой спины, чувствуя слегка выпуклые линии татуировки. Но когда Мал начал снимать с меня блузку, я напряглась, внезапно вспомнив каждый свой недостаток. Выпирающие кости, слишком маленькую грудь, бледную и сухую, как луковица, кожу. Тогда Мал поднял ладонь к моей щеке, обводя большим пальцем губы.

– Ты все, чего я когда-либо хотел. Ты – все мое сердце.

И тут я увидела себя его глазами – ворчливую, глупую, сложную, милую. Притянув Мала к себе, почувствовала, как он вздрогнул при соприкосновении наших тел, кожи к коже. Ощутила жар его губ, языка, рук, ласкающих меня, пока нетерпение и желание не натянулось между нами, как тетива лука, ожидая, когда ее отпустят.

Он схватил меня за запястье, и мой разум наполнился светом. Все, что я видела, – это лицо Мала; все, что я чувствовала, – это его тело над собой, вокруг меня, поначалу неловко, затем медленно и уверенно, в ритме дождя. Это все, что нам было нужно. Все, что у нас когда-либо будет.

Следующим утром я проснулась и обнаружила, что Мал уже встал. Он оставил мне поднос с горячим чайничком, окруженным цветками яблони. Дождь прекратился, но стены обсерватории запотели. Я потерла стекло рукавом и, выглянув, увидела нежно-голубой рассвет. Между деревьями гулял олень, склонив голову к сладкой траве.

Я медленно оделась, выпила чай, постояла у зеркального пруда, чьи фонарики давно погасли. Всего через пару часов это место может окутаться тьмой. Мне хотелось запомнить каждую деталь. Поддавшись прихоти, взяла перо и перевернула на последнюю страничку дневника, где записала наши имена.

Не знаю, зачем я это сделала. Мне просто хотелось оставить память о нашем пребывании здесь.

Остальные собирали вещи в главном зале. Женя подстерегала у двери с моим оливковым шерстяным пальто в руках. Его явно недавно погладили.

– Ты должна выглядеть наилучшим образом, когда закопаешь Дарклинга в могилу.

– Спасибо, – улыбнулась я. – Постараюсь не заляпать его кровью.

Она расцеловала меня в обе щеки.

– Удачи. Мы будем ждать вашего возвращения.

Я взяла ее за ладонь и вложила в нее кольцо Николая.

– Если что-то пойдет не так, если мы не выберемся… отвези Давида и Мишу в Ос Керво. Этого должно хватить на все расходы.

Жена сглотнула и крепко меня обняла.

Солнечные солдаты ждали снаружи, выстроившись плотным строем – за спинами винтовки, через плечо перекинуты канистры с неактивной люмией. Татуировки на их лицах смотрелись очень свирепо в свете зари. Гриши переоделись в форму из грубой пряжи. Они выглядели как обычные солдаты.

Хэршоу оставил Накошку под боком у Миши, но теперь она сидела на подоконнике в гостиной, лениво вылизывала себя и наблюдала за нашими сборами. Толя с Тамарой прикрепили к груди брошки с золотым солнцем. Брошь Мала все еще была у Миши. Увидев меня, он улыбнулся и постучал по месту, где должно находиться солнце, прямо над сердцем.

Олень убежал. В саду было абсолютно пусто, пока мы шли через него, оставляя глубокие следы в мягкой почве. Через полчаса мы уже стояли на берегу Каньона.

Я присоединилась к другим эфиреалам: Зое, Наде, Адрику и Хэршоу. Казалось правильным, что мы войдем первыми и сделаем это вместе. Шквальные взмахнули руками, подняли ветер и понизили давление, как сделала Зоя в пещерах. Создали акустический покров, от которого у меня затрещало в ушах. Если он не продержится, мы с Хэршоу были готовы призвать свет и огонь, чтобы отогнать волькр. Все встали в линию и размеренными шагами вошли во мрак Каньона.

Неморе всегда казалось концом всего. Дело было не только в темени, но и в жутком ощущении изоляции, словно весь мир исчез, бросив тебя одного задыхающегося и с бьющимся сердцем.

Когда мы ступили на мертвенно-серый песок и тьма сгустилась, мне потребовались все силы, чтобы не поднять руки и не окутать нас безопасным, защитным светом. Я внимательно прислушивалась, ожидая шороха крыльев или одного из жутких, нечеловеческих воплей, но ничего не раздавалось, даже звука наших шагов. Что бы ни делали шквальные, у них получилось. Тишина была глубокой и непроницаемой.

– Эй? – прошептала я.

– Мы тебя слышим.

Я резко обернулась. Знала, что Зоя стоит дальше по ряду, но казалось, будто она говорила мне прямо на ухо.

Мы двигались в стабильном темпе. Я услышала щелчок, затем два через десять минут. Миля пройдена. В какой-то момент до нас донеслось далекое хлопанье крыльев, и страх заизвивался по нашему строю, как живое существо. Волькры, может, и не слышали нас, но они могли учуять добычу издалека. Вдруг они даже сейчас кружили над нами, чувствуя, что что-то не так, что кто-то рядом? Я сомневалась, что фокус Зои будет долго нас оберегать. В эту секунду я осознала, на какое безумство мы решились. Мы осмелились на то, на что не осмеливался никто другой: войти в Каньон без света.

Наша группка продолжала двигаться вперед. Двумя щелчками позже мы остановились и заняли свои позиции. Как только заметим скиф Дарклинга, нужно будет действовать незамедлительно.

Мои мысли вернулись к нему. Я осторожно проверила нашу связь. Голод пронзил меня с ощутимой силой. Ему не терпелось выпустить силу Каньона, не терпелось приступить к битве. Я тоже это чувствовала. Мои эмоции вторили ему, и я отправила их по связующей нити – это предвкушение, желание: «Я иду за тобой».

Мал и Толя – а может, и все остальные – верили, что усилители нужно соединить, но они никогда не испытывали восторга от использования скверны. Это то, чего не понимал ни один другой гриш, и, в конечном счете, это связывало нас с Дарклингом крепче всего – не наши силы, не их необычность, не то, что мы оба отклонения от нормы, если не сказать мерзость. А понимание запретного, жажда большего.

Шли минуты, мои нервы начали сдавать. Акустический покров шквальных не продержится вечно. Что, если Дарклинг дожидается ночи, чтобы напасть? Где ты?