Однажды в Риме. Обманчивый блеск мишуры - Найо Марш

— Дядюшка Блошка — прекрасный исполнитель, — сказал Хилари, — а его борода — настоящий piece de resistance[79]. Ее делает по спецзаказу фирма «Лучшие парики мира»[80], представляете? Она не посрамила бы и короля Лира! А сами волосы, сам материал для бород! Ничего общего с обыкновенной химической ерундой. Сами увидите.

— Но на сей раз мы решили внести кое-какие изменения, — с энтузиазмом вступил полковник Форрестер. — В фирме мою бороду слегка отреставрировали. Тамошний парень сказал: слушайте, если с ней ничего не сделать, будет выглядеть, словно вам все равно, знаете ли. Словно вы самоустраняетесь. Нельзя же было такого допустить, знаете ли.

Тут подошел Хилари с напитками, два из которых почему-то дымились так, что даже лимоны, насаженные на края бокалов, запотели.

— Вот ваш грог из рома, тетя Клу. Попробуйте, сахару хватает?

Миссис Форрестер обернула горлышко бокала носовым платком и присела в кресло.

— Вроде все нормально. А Фреду в стакан ты муската добавил?

— Не добавлял.

— Ну и ладно.

— Наверное, вам кажется чудны́м, — полковник подмигнул Трой, — что мы тут пьем грог из рома перед ужином, но после долгой дороги, знаете ли, это лучшее средство, ей-богу. Получается все равно как на ночь, никакой разницы.

— Аромат от этого грога восхитительный.

— Хотите бокальчик? — тут же предложил Хилари. — Вместо «Белой женщины»[81]?

— Да нет, спасибо. Пожалуй, я останусь верна «Белой женщине».

— Ну и правильно. Я тоже. Итак, мои хорошие, — обратился Хилари ко всем присутствующим, — в этом году нам предстоит совсем домашняя, камерная вечеринка, так сказать, за закрытыми дверями. Ждем еще только Крессиду и дядю Берта, они приедут завтра.

— Ты все еще собираешься обвенчаться с Крессидой? — спросил тетя Клумба.

— Естественно. Все как договорено. И я страшно надеюсь, тетушка Клу, что со второго взгляда она вам гораздо больше приглянется.

— Это будет не второй, а пятидесятый взгляд, глаза уже натерла.

— В общем, вы поняли, о чем я. Второй — с тех пор, как мы помолвлены.

— И что с тех пор изменилось? — бросила миссис Форрестер довольно ядовито и как-то двусмысленно.

— Ну, знаете, тетя Клу, мне казалось… — начал было Хилари и как-то смущенно потер нос. — В общем, не забывайте, мы ведь познакомились в вашем доме.

— Вот тем и хуже. А я предупреждала твоего дядьку, я ведь предупреждала тебя, Фред.

— О чем это ты, Клу?

— О твоей заботе! О дочке Тоттенхэма! О Крессиде!

— Что это еще за «моя забота»? Ты иногда так странно выражаешься, дорогуша.

— Ну да бог с ним, — заметил Хилари. — Надеюсь, когда-нибудь вы перемените свое мнение, тетя.

— Блажен, кто верует. — Старая леди поджала губы. — А вы знакомы с мисс Тоттенхэм?

— Пока нет.

— По-моему, Хилари думает, что она перейдет к нему в придачу к дому. Мы все о Крессиде! — проорала она на ухо мужу.

— Слышу, слышу, — покорно отозвался тот.

Последовало молчание, в течение которого все отпили по глотку, причем миссис Форрестер сделала это с шумом и даже подула на поверхность напитка.

— Я тут как следует подготовился к Рождеству, — переменил тему Хилари, — кажется, получше, чем в прошлом году. Для вас, дядюшка Блошка, подготовлены другие кулисы. Ваш выход будет обставлен по-новому.

— Вот как?! Ну надо же. Нет, в самом деле? Что ты говоришь?

— Да-да, прямо снаружи. Из французского окна, того, что за елкой.

— Снаружи?! — рявкнула вдруг миссис Форрестер. — Я что, неправильно расслышала, Хилари? Ты что, собираешься выставить ради своей мизансцены дядю на улицу прямо в метель? Я говорю: в ме-тель?!

— Всего на пару минут, тетя Клу.

— Ты, наверное, позабыл, что у Фреда плохо с кровообращением.

— Все со мной будет в порядке, Клу.

— Не одобряю я этого. Я говорю…

— Да ладно тебе! Уверяю, я… И вообще, знаешь ли, у меня стеганое нижнее белье!

— Помолчи. Так вот, я говорю…

— Да нет же, ты послушай.

— Это ты послушай!

— Не ворчи, Клу, не ворчи. И вообще, у меня сапоги на меху. Так что ты там говорил, мальчуган?

— У меня есть чудесная магнитофонная запись оленьего храпа и бубенчиков… Подождите же все, не перебивайте, дайте сказать. Знаете, я тут провел кое-какие изыскания, хорошо потрудился и обнаружил, что имеется некоторая перекличка между тевтонской — то есть, я хочу сказать, германской — традицией и друидической. А если бы даже ее не было, — быстро проговорил Хилари, — то ее следовало бы выдумать! Так вот. Дядя Блошка, вы должны перед тем, как предстать перед публикой, еще из укрытия, воскликнуть: «Эге-гей!», а уж потом войти в комнату.

— Ну, знаешь, паренек, нынче я уже не так залихватски «восклицаю», — с некоторым беспокойством отреагировал полковник. — Как в Пирбрайте[82], у меня не получится.

— А я об этом подумал заранее! И уже записал «эге-гей» прямо на пленку вместе с бубенчиками и храпом. Катберт «навосклицал» — по моей просьбе. У него очень зычный голос, просто громоподобный.

— Да? Ну, прекрасно, прекрасно.

— У нас будет ровно тридцать один ребенок и с дюжину родителей. Ну и еще, конечно, обычный ассортимент окрестных фермеров и уездных деятелей. Плюс все, кто работает в саду, ну и домашняя обслуга тоже.

— А эти?.. Надсмотрщики? То есть надзиратели. Ну, ты понимаешь — оттуда? — поинтересовалась миссис Форрестер.

— И они, конечно, тоже. Две семьи из казармы для женатых. С женами и домочадцами, так сказать.

— А Марчбэнкс?

— И он, если сможет освободиться. У него там свои заботы. Капеллан готовит для заключенных свое рождественское блюдо — весьма, полагаю, малопитательное. Принять перезвон тюремных колоколов за наши бубенцы трудно даже при богатом воображении.

— Ну что ж, — заметила тетя Клумба, сделав порядочный глоток грога с ромом, — надеюсь, ты знаешь, что делаешь. У меня лично об этом не сложилось ни малейшего представления. Зато я нюхом чувствую опасность.