Черное безмолвие - Кирилл Кудряшов

И ведь так и должно быть — ничтожествам не понять замыслов и целей тех, кто выше их. Разве не так?

— Так… — отвечаю я. — Но мне не нравятся выводы, которые ты делаешь из этого. Да, я тоже пережила и поклонение своей персоне, и ненависть, идущую от страха и непонимания. Как раз сейчас меня буквально выгнали из завода, и шарахнули вдогонку ядерной бомбой, в надежде, что больше меня не увидят. Из-за тебя, между прочим — из-за того, что люди поняли, что бегуны могут нести не только спокойствие, и уверенность в будущем, в том, что всегда будет кто-то, кто не боится радиации и способен выжить в новом мире. Теперь люди считают, что мы несем в себе зло, и не из-за того, что мы не брезговали человечиной, мясом убитых врагов, когда понимали, что скоро Безмолвие высосет наши силы. До твоего прихода нам боялись и сторонились, но не ненавидели. А теперь люди видят, что бегун пришел с войной, чтобы покорить их…

— Ира, — перебивает меня Мадьяр, — Почему ты жила в заводе, а твой сын — в «восьмерке»?

Я отстраняюсь от него, чувствуя, что готова ударить, или, не приведи Господь, нажать на кнопку детонатора.

— А что, — с вызовом говорю я, — Катя тебе не рассказала?

— Какая разница, что она мне говорила. Я хочу услышать это от тебя.

— Он сам захотел жить отдельно. — опустив взгляд в землю отвечаю я. — После того, как узнал, что его мать — каннибал. Ему тогда было семь лет, и он видел, как я расправилась с мародерами, напавшими на наш фургон. Я впилась одному из них зубами в горло, собственно, не потому, что силы были на исходе — я была вполне в состоянии перебить тех пятерых, что напали на меня, и отправиться на охоту. Но… Ты сам-то ел человечину? Ел, глупо спрашивать. Ты был на войне… Так что, должен знать, что мясо человека дает больше энергии, чем мясо любого зверя.

— Да. — соглашается Мадьяр. — Сначала я считал этот эффект чистой психосоматикой, самовнушением. Что мы пожираем жизнь человеческого существа, и подсознательно считаем, что становимся сильнее. Но нет, судя по всему, это действительно так. Наверное, сказывается родство тканей и органов…

— Возможно. В общем, первому же, кого я поймала, я вцепилась в горло, и стала пить кровь, в то время, как он был еще жив… Остальные четверо не посмели даже выстрелить, видя во мне какого-то мистического монстра! Они побросали оружие и бросились наутек, и я не преследовала их, хотя могла бы догнать и развешать их кишки на деревьях! Тот, кого я убила, спас им жизни, понимаешь. Его смерть так напугала их, что они не решились больше нападать.

Коля видел это… Он был маленьким, но уже смышленым, и заявил мне, что это плохо, убивать людей. Представляешь?! Мой собственный сын сказал мне: «Мама, ты плохая!» Я пыталась объяснить ему, что я ТАК убила одного, чтобы не убивать остальных, но он не понял. Все-таки, он был еще ребенком.

— А как ты думаешь, сейчас он способен понять?

— Не знаю. Может быть… А может быть, не поймет никогда.

— Скорее второе. — подытоживает Мадьяр. — Он не сможет понять, так как он — не Ночная кошка! И если уж твой собственный сын не понимает этого, то кто, по твоему, сумеет понять тебя?

Я молчу, не зная, что ответить. Он прав! Прав, черт меня дери. Я изгой. Как можно быть хозяином мира, и изгоем в нем?

Но тут же я вспоминаю белого волка и тоску в его глазах. Нет, можно. По большому счету, хозяин — всегда изгой.

— Мадьяр, — спрашиваю я, — Ты не встречал белых волков?

— Нет, хотя легенду эту слышал. — отвечает он. — Но думаю, что это всего лишь сказка. А почему ты спросила?

— Да так, подумалось… — говорю я, пряча взгляд. Что-то мне подсказывает, что не стоит рассказывать ему о белом волке, равно как и о том, что Марат и Сергей живы и сейчас на заводе.

— Ладно… — Мадьяр снова возвращается к теме разговора, — Теперь ты понимаешь, что двигало мной, когда я собирал эту армию? Я шел сюда, проходя один город за другим, и везде находил одно и то же. Разруху и пустоту. Черное Безмолвие! Иркутска больше нет — громадная воронка от попадания ракеты. И черт ее знает, американской, или китайской. Удар был такого масштаба, что даже вы могли почувствовать подземные толчки.

Я киваю. Первые два года землетрясения были настолько нормальным явлением, что мы перестали обращать на них внимания, хоть и понимали, что каждый толчок означал, что еще одного города не стало…

— Уцелел Тайшет, но в нем никогда и не было противоядерной защиты. — продолжает Мадьяр. — Там образовалось даже некое подобие государства, держащееся, естественно, на силе. Интересно, что Ночных кошек там не было — ни одного, подобного нам с тобой. А власть захватили простые солдаты, сумевшие спасти военную технику. К тому моменту, как мы пришли туда, у меня уже были люди и некоторая техника — еще из Улан-Удэ я вел за собой небольшой отряд в три сотни человек. Многие погибли по дороге от радиации, но большинство все же дошло. Мы захватили власть в городе, быстро покончив с солдатней, которая, как и Изверги, уже отвыкла от серьезных испытаний. Из Тайшета я и везу большинство этих машин. Танки — тоже оттуда… Вон тот транспортный вертолет… Я и сам в это не мог поверить, но мы научились летать в таких условиях!

В Тайшете я задержался еще на пол года, собирая и тренируя свою армию, которая возросла до семисот человек. Думал, куда идти… Я знал, что по всей Сибири разбросаны базы противоядерной обороны, нацеленные прежде всего на Китай. Но, во-первых, все они были засекречены, и, естественно, никто не дал мне карту с указанием этих объектов. К тому же, у них мог оказаться ограниченный запас ракет, который уже должен был иссякнуть. Согласись, ведь никто не мог предположить затяжной ядерной войны! Наверняка даже «наверху» считали, что после массированных ядерных ударов всем придет конец, поэтому, когда началась война, и был отдан приказ выпустить все ракеты, имеющиеся в наличии, чтобы нанести противнику максимальный ущерб, при том, что самим осталось жить всего ничего…

В итоге мы двинулись к Красноярску. Я предполагал, что в таком крупном городе должна была быть база противоядерного щита… Не знаю, прав ли я был — уцелевшие местные жители подозревают, что ядерный бункер действительно был, но отчего-то сработал паршивенько. Его разнесли в день первой атаки точным попаданием термоядерной ракеты. Мало кто выжил, но подземные бункеры существовали и там. Кто-то примкнул ко мне, кто-то погиб… Еще раз говорю тебе, Ира, я не ангел, и пойду на все, чтобы остановить войну. И не надо на меня смотреть таким осуждающим взглядом! Мне нужен был провиант, костюмы и техника, а эти люди не хотели отдать мне их добровольно…

Затем мы двинулись в Томск. Этот город тоже всегда числился одним из важных военных объектов… Там завод ядерного оружия был, но, удивительное дело, он был заброшен. В шахтах даже стояли ракеты, но не было никого, кто мог бы заставить их взлететь. Да о чем я, в городе вообще никого не было! Были бункеры с оружием, с защитными костюмами, подземные гаражи с хорошей техникой… Но людей не было! Мы находили истлевшие тела, но они, естественно, не могли нам ни о чем рассказать. В общем, Томска не стало, и что там произошло — я сказать не могу. Знаю только одно — что ядерные ракеты над ним вообще не рвались — большинство построек цело, хоть и занесены снегом, и уровень радиации там гораздо ниже, чем где бы то ни было.