Ясновидец - Карл-Йоганн Вальгрен

Тогда же он встретил женщину, Соню Перейра. Они стали жить вместе, не венчаясь. Меньше чем через год у нее родилась дочь, Шарлотта, названная в честь дочери Эркюля и Генриетты Фогель — в то время он не имел с ней никаких контактов и не знал, где она — где-то в Европе. Пройдут еще долгие годы, когда в начале девяностых он, разговорившись с эмигрантом из Швеции, куда она к тому времени переехала, случайно нападет на ее след.

С Соней у него родились еще две девочки, но обе умерли в младенчестве. К этому времени, к концу сороковых годов, у него была в Америке широкая известность — в кругах, связанных с использованием языка жестов.

Он сотрудничал в качестве редактора при издании первой американской грамматики для глухих, параллельно с этим получил звание магистра в английском языке в Бостонском университете. В 1847 году в издательстве «Дж. Купер» вышла его книга «История глухонемых», иллюстрированный фолиант на триста страниц. Книга написана в хронологическом порядке, начиная с иероглифического письма и «Кратилоса» Платона, где впервые в литературе упоминается язык жестов. Он рассказывает о знаменитых глухих, от Квинтуса Педиуса, названного Плинием, до испанского придворного художника Эль Мудо, «иберийского Тициана», считавшегося, как и Лопе де Вега, самым образованным человеком при дворе Филипа II в Мадриде.

Эпиграф к книге взят из девятнадцатой главы Третьей книги Моисея: «Не злословь глухого и пред слепым не клади ничего, чтобы преткнуться ему». Книга пронизана христианским гуманизмом и мыслью о «равной ценности каждого человека», как об этом написано в Декларации США.

Блаженный Августин, презиравший глухих и утверждавший, что «врата спасения — уши», подвергается уничтожающей критике в целой главе. Досталось и немецкому профессору-оралисту Самуэлю Хайнике, вечному оппоненту аббата л'Эпе, основателю школы глухих в Париже и оставшегося для Эркюля Бэйрфута великим примером.

Бэйрфут рассказывает о театре пантомимы в Древнем Риме и о первых учителях глухих: архиепископе в Йорке Джоне де Беверли, жившем в семисотые годы, и философе позднего Средневековья из Гейдельберга, Рудольфе Агриколе. Он перевел большие куски из трактата Иеронимуса Кардануса «Парали-поменон», где известный итальянский врач указывает на возможность письменного обучения глухих. Ссылается он и на труды Жана Марка Итара, к тому времени уже, к сожалению, почти забытого: «Диссертация об ушах и их заболеваниях», где впервые классифицируются с медицинской точки зрения различные виды нарушения слуха.

Книга иллюстрирована гравюрами по дереву. На одной изображен знаменитый кожаный язык, изготовленный Хуаном Пабло Боне — с его помощью он показывал глухим положение языка при извлечении различных звуков. Еще несколько гравюр — «Хирология» Джона Балвера, рисунки, изображающие различные жесты, работа, предварившая современный мимический язык.

Книга так и не стала всеобщим достоянием, как мечтали Бэйрфут и его издатель. Она была издана скромным тиражом в триста экземпляров, из них половина осталась на складе. Бэйрфут имел всего один экземпляр, позднее унаследованный моим отцом. Я хорошо помню изображение перчатки Жоржа Дельгарно — с буквами алфавита на различных частях ладони. Быстро нажимая пальцем на соответствующее место, можно успешно разговаривать с глухими. Дельгарно предполагал, что система его будет введена в широкую практику, и, когда ученик выучит положение букв, перчатка более не понадобится. Это была своего рода биологическая пишущая машинка. Отец утверждал, что Александр Грэм Белл собирался наладить массовый выпуск изобретения и ввести его во всех школах для глухих.

Особое критическое внимание в книге уделено книгам швейцарца Конрада Аммана «Говорящий глухой» и «Dissertatio de Loquela» — две работы, ставшие основой немецкого орального метода, где основное внимание уделялось тому, чтобы научить глухих. С одной стороны, использовать орган речи, с другой — читать по губам. Барфусс был ярым противником немецкого орализма вплоть до своей смерти. Забавно, что в послесловии книги, может быть, тайно намекая на свой собственный незаурядный дар, он критикует роман Дефо о глухом провидце Дункане Лэмпбелле. «Оба, — презрительно усмехается он, — кажутся мне шарлатанами».

В марте 1848 года, десять лет спустя после прибытия в Америку, он внезапно уезжает с Марта Винъярд. Ни из оставшихся после него бумаг, ни из разговоров с его близкими не удается установить, что побудило его уехать. Может быть, он тяжело переживал раннюю смерть своих дочерей. Другие, впрочем, говорят, что он испытывал жажду приключений. Мой дед, сын Эркюля Бэйрфута от белошвейки Жозефины Смит, считал, что это связано с историей с его матерью, когда та работала в доме Бэйрфута, и он уехал, чтобы не усугублять скандала. Но я уверен, что мотив отъезда был связан с Генриеттой Фогель.

Если перелистать его дневники за этот период, можно заметить, что она все чаще посещает его мысли. Он ни о чем так не мечтает, как снова услышать ее голос, обращающийся к нему с другой стороны неизведанного, он тоскует по ней сильнее, чем когда-либо за все эти годы. Он любил ее с детства и продолжал любить всю свою жизнь. Другие женщины в его жизни — Соня Перейра и, позднее, Жозефина Смит не могли соперничать с нею. Он ценил их дружбу, он относился к ним с огромным уважением — они были матерями его детей. Но смысл жизни его по-прежнему составляла Генриетта Фогель. Ничего удивительного, что его обуяло беспокойство, или, может быть, он чувствовал себя несвободно в обществе женщин, требовавших от него любви.

На колесном пароходе он пересек Онтарио и добрался до Миннесоты. Далее с караваном пионеров он миновал Северную Дакоту, Монтану, Айдахо и Орегон, пока осенью 1848 года он не оказался в долине Сакраменто в Калифорнии.

Говорят, что его привлекали слухи о золотых приисках. И он потом с гордостью повторял, что был так называемым сорок восьмым, то есть принадлежал к самой первой волне золотоискателей, прибывших в Сан-Франциско, а не к той гигантской волне, нахлынувшей сюда годом позже, в 1849 году, когда золотая лихорадка поразила всю Америку.

Он пробыл в Северной Калифорнии год. Вместе с еще одним искателем приключений, датчанином, они купили участок недалеко от Соноры. Но сотрудничество их распалась буквально через пару месяцев. В письме к дочери (формально адресованном семилетней дочери, но в еще большей степени, конечно, предназначенном для оставленной им Сони Перейры) он рассказывает, что датчанин постоянно жалуется, что всю тяжелую работу он должен делать один. Бэйрфут с его инвалидностью был совершенно не приспособлен к монотонному и тяжкому труду, связанному с промыванием золота. Но предприятие было основано на его деньги, он нес и все текущие расходы. К тому же датчанин несколько раз пытался его надуть.

Зимой он делает еще одну заявку на разработку месторождения в Диамонд Спрингс в Эль Дорадо. Он нанимает шесть индейцев, но месторождение оказывается бедным, у него возникают трудности с выплатой жалованья, и рабочие исчезают.

Есть еще несколько писем к дочери, написанные в эти годы. Он едет в провинциальный Лос-Анджелес, потом в Теннеси. В южных штатах его возмущают жестокие рабовладельческие порядки, он пишет письмо знакомому в Вашингтон, аргументируя необходимость немедленной отмены рабства. В Новом Орлеане он работает некоторое время в только что организованной школе для глухих, где могут учиться даже дети негров с нарушениями слуха. Вскоре он начинает присматриваться к северу. Вдоль восточного берега лихорадочно строятся железные дороги, и он следует их маршрутам.