Управляемая демократия. Россия, которую нам навязали - Борис Кагарлицкий

В Кемерове шахтерами стали создаваться «комитеты спасения», фактически бравшие на себя некоторые функции местной власти. Происходило это несмотря на противодействие руководства профсоюзов, повторявшего, что подобные органы не нужны, поскольку «все функции, которые пытаются взять на себя рабочие комитеты и комитеты спасения, четко прописаны в конституции и в законе» и должны выполняться государством. Надо лишь добиваться «влияния на эту власть»[192].

И администрация предприятий, и профсоюзы постепенно утрачивали контроль за событиями. В Государственной думе раздавались голоса, предрекавшие: «Шахтер в следующий раз будет обматывать нитку динамита не вокруг себя, а вокруг линии электропередач», ибо «когда у человека остается выбор умереть от голода или от пули, он выбирает пулю»[193]. Растущая радикализация масс, однако, еще не означала подъема классовой борьбы. Во Владивостоке, где люди месяцами не получали зарплаты, где отключалось электричество и отопление, люди требовали прямого президентского правления, надеясь, что чиновники, присланные из Москвы, будут лучше местных. В других регионах протестующие выдвигали путаные, противоречивые требования и расходились по домам, выслушав очередную порцию лживых обещаний.

Ни заседавшие в Думе оппозиционные партии, ни профсоюзы, ни радикальные левые, увлеченные академическими дискуссиями и критикой оппортунизма парламентариев, не могли повлиять на ситуацию. Между тем углубление социального кризиса заставляло трудящихся самих искать выход. Ответом на политику властей стала разразившаяся летом 1998 г. «рельсовая война». Потерявшие терпение рабочие стали перекрывать крупнейшие железнодорожные артерии страны. Эта форма борьбы оказалась неожиданно эффективной. Миллионные убытки, понесенные государством и экспортными отраслями экономики, заставили правительство пойти на уступки. Положение дел с выплатой зарплаты в угольной отрасли улучшилось. С июня по октябрь на Горбатом мосту у Дома Правительства стоял шахтерский пикет, требовавший отставки президента Ельцина. Лидеры НПГ, прежде поддерживавшие либеральные реформы, начали ругать капитализм и произносить революционные речи. Профсоюзы Воркуты потребовали национализации угольной промышленности.

Если в 1991 г. именно среди горняков были сильнее всего либеральные настроения, то в 1998 г. социологи уже дружно отмечали «конец шахтерского либерализма»[194]. В конце 1990-х гг. растущая оппозиционность наблюдалась и в настроениях менеджеров низшего звена. Сохранение неолиберальной модели воспринималось ими как угроза самому существованию промышленности. Разочарование в либерализме охватило не только шахтеров, но и представителей среднего класса. Показателем этого стал резкий рост численности профсоюзов в банковском секторе и других предприятиях «нового частного бизнеса». Деловая газета «Ведомости» писала про «призрак профсоюза в банках», появившийся после 1998 г.: «Получающие хорошую зарплату банковские работники вряд ли задумались бы о том, чтобы последовать примеру шахтеров и горняков, если бы не кризис и сокращение штатов и зарплат, уже случившиеся и ожидаемые в связи с реструктуризацией банковской системы»[195]. Список выигравших и проигравших в ходе реформы в очередной раз нужно было пересматривать.

Обострение социальных конфликтов и финансовый крах августа 1998 г. привели к падению неолиберального кабинета Сергея Кириенко. Последовали первые с 1991 г. попытки серьезной корректировки курса. Однако для того чтобы изменить направление развития страны, стихийных протестов оказалось недостаточно. После краткого перерыва, вызванного приходом к власти правительства Евгения Примакова осенью 1998 г., социальная напряженность снова стала нарастать. Отставка Примакова в мае 1999 г. была воспринята значительной частью общества как доказательство того, что никаких перемен к лучшему от властей ждать не приходится. Между тем в условиях возрастающего расслоения старой административной элиты «директорская забастовка» начала 1990-х гг. сменилась новой формой корпоративного массового действия, когда одна часть администрации компании использовала рабочих против другой, одни претенденты на собственность — против других. «Использование данного законом права на забастовку также стало весьма популярным методом борьбы за собственность», — возмущалась праволиберальная газета «Время-MN». «Рабочие коллективы постепенно превращаются в орудие передела собственности — такое же, скажем, как арбитражный суд, пластиковая бомба и контрольный выстрел в голову. Схема использования недовольных масс в собственнических интересах в течение последнего года была отработана во многих регионах страны. На Выборгском целлюлозном комбинате рабочие не допустили собственников к управлению. В Оренбурге на химическом предприятии «НАСТА» ведомые директором, отстраненным акционерами от руководства, пролетарии блокировали здание заводоуправления и вступили в сражение с милиционерами, прибывшими исполнять решение арбитражного суда. Некоторые якобы трудовые конфликты остаются незамеченными, однако при желании гнев пролетариата можно усилить, излив его на телеэкраны и газетные страницы. Так, например, совсем недавно и было на Ачинском глиноземном комбинате, рабочие которого заступились за своего директора, на которого покусился Александр Лебедь»[196].

В большинстве подобных конфликтов трудящимися манипулировали. Их выступления не только не имели ничего общего с классовой борьбой, но порой и противоречили собственным интересам рабочих. Однако у этих конфликтов была и другая сторона. Уже то обстоятельство, что решение вопросов собственности стало зависеть от рабочих выступлений, полностью противоречило «нормальной логике» капитализма. Когда решение арбитражного суда может быть отменено действиями рабочего комитета, это ставит под вопрос само существование буржуазного права и вводит явочным порядком своеобразный рабочий контроль на производстве — пусть и в интересах одной из соперничающих групп собственников. Конфликты сопровождались насилием, столкновениями с милицией, из которых рабочие нередко выходили победителями. Это меняло психологическую ситуацию в трудовых коллективах. Почувствовав за собой силу, рабочие начинали применять ее не только в интересах своих «покровителей», но и в собственных интересах.

Первой ласточкой стала судьба Ломоносовского фарфорового завода. После того как акции предприятия скупили американцы, трудовой коллектив взбунтовался и добился ренационализации завода. Однако по-настоящему переломным оказался конфликт вокруг Выборгского целлюлозного комбината. Здесь рабочие не пускали на завод представителей английской компании «Alcem UK Ltd.», опасаясь, что новые хозяева проведут массовые сокращения. На протяжении нескольких месяцев перед столкновением рабочие фактически сами управляли комбинатом, назначив собственную администрацию. И управляли эффективно — повысилась рентабельность, начала регулярно выплачиваться зарплата, ликвидированы были долги (в том числе и по налоговым сборам). Но именно успех рабочего самоуправления ускорил конфликт — ценность предприятия резко возросла. После решения арбитражного суда власти отправили на завод спецподразделение «Тайфун», попытавшееся взять предприятие штурмом. Рабочие сопротивлялись. Началась настоящая рукопашная схватка, и спецназ открыл по толпе огонь на поражение. Несколько человек были ранены, но рабочие не отступили. В результате спецназ вынужден был забаррикадироваться в заводской столовой, захватив семерых заложников. Теперь служители закона требовали только одного — чтобы их выпустили с территории комбината живыми. Что и было обеспечено после длительных переговоров.