Тот первый поцелуй - Саманта Джеймс

Его сильные плечи напряглись, но он не двинулся.

— Знаешь, что еще мне сказал Натаниель? Он сказал, что в детстве отец бил тебя тростью по спине, когда ты брал на себя его вину. Но ты никогда не плакал. Никогда. Теперь ты можешь плакать, Морган, Кричи от боли, оттого что Натаниель больше не вернется. Рви на себе волосы, потому что Всевышний раньше срока забрал его к себе. Выплачь до конца свое горе. Но не прячь его внутри. Дай себе волю, Морган. И дай волю Натаниелю.

Слезы текли у нее по щекам, она их не замечала. Но Морган будто ничего не слышал.

Наконец силы оставили ее, Элизабет покачнулась и с рыданием осела на пол; обхватив руками колени, она раскачивалась взад и вперед.

— Ты мне нужен, — — плакала она. — Ты ведь мне тоже нужен, Морган. Пожалуйста, вернись ко мне. Прошу тебя…

Морган зажмурил глаза. Ее рыдания были для него как нож в сердце. Он опустился на пол рядом с ней и нерешительно обнял ее содрогающееся от рыданий тело. Отвел волосы от ее лица.

— Прекрати, Элизабет, перестань меня терзать! — простонал он. — С меня достаточно страданий.

Она изо всех сил прижалась к нему.

— Ты один, без всякой помощи заботился о Натаниеле. Ты один пережил измену Амелии. Но теперь ты не один, с тобою я. Не отталкивай меня,

Умоляла она. — Дай мне помочь тебе, Морган. Дай мне… любить тебя!

Он снова закрыл глаза; горечь воспоминаний бередила душу.

— Когда моя мать умирала, она просила меня заботиться о Натаниеле. Я помню ее слова… Воспитывай, защищай его. Но я не выполнил ее наказа. Может быть, я слишком его избаловал? Может быть, наоборот, уделял ему слишком мало внимания? Я не знаю и поэтому не нахожу покоя.

Я виноват в том, что случилось. Я виноват, что Натаниеля нет в живых. Если бы только я поступил по-другому… Я бы мог его спасти, если бы он ко мне обратился. Но я гнал его прочь от себя. — Голос Моргана был полон муки. — Эта ужасная история с Амелией… Опять же я его оттолкнул. Я не мог его простить, и он это знал. Ты понимаешь: он это всегда помнил!

— Ты никогда не подводил его, Морган. Ты был верен ему до самого конца, не надо терзаться угрызениями совести. — Элизабет погладила завитки волос у него на затылке. — Ты делал все, что было в твоих силах. Между прочим, Натаниель мне сказал, что сам принимал решения и часто ошибался. Он стыдился того, что причинил тебе столько страданий. Но он не винил тебя. Пора и тебе перестать это делать!

Морган погрузил лицо в душистое облако ее волос.

— Ты, наверное, меня ненавидишь, — пробормотал он. — Я говорил тебе ужасные вещи… Обвинял тебя в том, в чем ты не была виновата. Я не знаю, что на меня нашло. Я даже не спрашивал, как ты

Себя чувствуешь!

Он слегка коснулся пальцами ее живота. Элизабет еле сдерживала слезы; благодатный покой разливался по ее телу.

— Я чувствую себя прекрасно, я хочу сказать, мы оба чувствуем себя прекрасно.

— Ты… Ты действительно любишь меня? — спросил Морган, не веря себе.

Элизабет кивнула, и слезы хлынули у нее из глаз.

— И ты мне это скажешь? — прошептал он.

Внезапный страх охватил Элизабет, и она склонила голову. А что если она напрасно откроет свою душу? Что, если Морган ее не любит?

— Нет, — сказала она чуть слышным дрожащим голосом.

Но он пальцами приподнял ее подбородок, чтобы взглянуть ей в лицо.

— Да, — шепнул он ей. — Да.

— Я люблю тебя, Морган. Я люблю тебя… Он вырвал у нее признание и тут же заглушил его поцелуем.

И вдруг прозвучали слова, которые она никогда не надеялась услышать. Она увидела в его глазах море нежности и любви о существовании которых не подозревала.

— Я люблю тебя, Элизабет. Я люблю тебя, моя леди, мое сердце.

Ночь застала их в объятиях друг друга, в любовном сплетении рук и ног, в едином биении сердец.

На рассвете Элизабет пробудилась в постели Моргана, но не сразу поняла, что его нет рядом.

Она подняла голову и увидела, что она одна в комнате.

Скорее удивленная, чем обеспокоенная, так как прошедшая ночь развеяла все ее страхи, Элизабет, сонно потягиваясь, встала с постели. Но она не нашла Моргана в кабинете. Не было его и в библиотеке, и вообще во всем доме.

Элизабет остановилась, раздумывая. В следующее мгновение она уже спешила вверх по лестнице. Она знала, где искать мужа.

Через короткое время, накинув плащ, Элизабет вышла из дома и направилась к кладбищу. Очень скоро она ступила на узкую тропинку среди мокрой от росы травы и влажной земли и в желтом свете первых солнечных лучей увидела Моргана.

Он стоял у могилы Натаниеля, низко склонив голову, очень серьезный и торжественный.

Элизабет остановилась, и ее сердце сжалось от боли: она знала, для чего он пришел сюда.

Он пришел попрощаться с Натаниелем.

Элизабет застыла на месте, сдерживая дыхание; она была уверена, что не выдала себя ни одним движением, даже звуком шагов.

И все же Морган догадался о ее присутствии. Он обернулся, и их взгляды встретились. Он открыл ей свои объятия. И свое сердце…

Она как на крыльях полетела к мужу и, обхватив его руками, тесно прижалась; он был ее единственным надежным якорем в океане житейских бурь. Он припал щекой к ее щеке, потом губами к ее губам, и его теплые соленые слезы смешались с теми, что текли из ее глаз.

Он плакал беззвучно, но не прячась. Этому его подарку не было цены.

Только самые мужественные из мужчин способны плакать, не стесняясь.

Они не произнесли ни слова. Им не нужны были слова.

Солнце как раз позолотило вершины деревьев, когда, обнявшись, они покинули кладбище.

Рождался новый день. Новое начало. Новая жизнь.

Была середина августа, и стояла чудесная погода. Прохладный океанский бриз рассеивал летнюю жару, что делало особенно приятным пребывание на берегу.

Как обычно, Морган и Элизабет проводили субботу и воскресенье в своем доме на побережье. Если же судить по довольным крикам их сына, которому уже исполнилось полтора года, то он радовался вместе с ними, играя на песке в свои детские игры.

У Роберта Натаниеля О'Коннора, или Робби, как его называли, были зеленые глаза матери, черные, как ночь, волосы отца и свойственная его дяде безудержная смелость, при виде которой слезы навертывались на глаза Элизабет…

И еще он получил в дар от природы необыкновенной доброты характер.

Робби изо всех сил бежал по пляжу, перебирая толстыми ножками. Отец, голый до пояса и босиком, бежал сзади. Он поймал сына и высоко поднял его вверх, и Робби залился веселым, беззаботным смехом.