Старшая сестра, Младшая сестра, Красная сестра. Три женщины в сердце Китая ХХ века - Юн Чжан

На этот раз военная столица приняла их совсем не так, как годом раньше. К сестрам отнеслись недвусмысленно враждебно, что весьма озадачило Цинлин. Она с негодованием писала Т. В.: «“Та Кун Пао” встретила нас пуб[л]икацией клеветнической передовицы, в которой нас обвиняли в привозе тонн багажей [sic], семи вскормленных молоком заграничных пуделей и свиты слуг», хотя на самом деле «я не смогла взять с собой даже документы и другие бесценные вещи, не то что собак и одежду… Я, человек, который пишет ежедневно, приехала даже без ручки… мне хотелось ответить на эту передовицу… но мне велели хранить достойное молчание»[469].

Большая часть критики обрушилась на Старшую сестру и ее мужа Кун Сянси, которого даже не было в том самолете. В нескольких крупных городах студенты вышли на демонстрации (редкое явление во время войны). В числе обвинений были и такие: «Когда Гонконг уже почти пал, правительство отправило самолет за представителями власти, но он привез только мадам Кун, сорок два чемодана и семь заграничных собак». Демонстранты скандировали: «Долой Кун Сянси, который воспользовался самолетом, чтобы вывезти заграничных пуделей!.. Казнить Кун Сянси!»[470]

Хорошо зная, что обвинения несправедливы и что они ранят Айлин, Цинлин тем не менее так и не высказалась в защиту сестры. Студенты преклонялись перед Красной сестрой, и ее безупречная репутация могла пострадать, вступись она за честь сестры, а потому Цинлин молчала.

Цинлин продолжала хранить молчание, поселившись в Чунцине вместе с Айлин в ее особняке – доме с высокими красными колоннами и большими окнами, обращенными к реке. По словам Цинлин, она жила там как пленница своей злой сестры. Чжоу Эньлай, представитель коммунистов в Чунцине, сообщил Мао Цзэдуну: «[Цинлин] не в состоянии принимать гостей; более того, под предлогом нехватки жилья [супруги Кун] поселили ее в комнате еще с кем-то, кто фактически держит Цинлин под наблюдением»[471]. На самом деле Цинлин занимала целый этаж и могла видеться с кем хотела. Она сообщила своему брату Т. В.: «Сестры так добры ко мне»[472]. Но публично слухи не опровергала.

Айлин не просила сестру высказаться. В сущности, она даже облегчила Красной сестре задачу, заметив, что ей «нет дела до сплетен»[473].

Вскоре Цинлин переселилась в отдельное жилье. С сестрами она виделась регулярно, но избегала тех мест, где могла встретить Чан Кайши.

В Чунцине жить было тяжелее, чем в Гонконге. На рынке ощущался дефицит товаров, а цены даже на основные продукты, такие как лук, сахар и соль, из-за инфляции взлетели. Купить чулки или туфли было невозможно, обычное ципао, которое в довоенном Шанхае стоило всего восемь юаней, теперь продавалось за тысячу. Несколько месяцев Цинлин была вынуждена обходиться без своего любимого напитка – кофе. Побывав на одном из официальных приемов, она долго вспоминала картофельный салат и арбуз. Друзья дарили ей банку сардин, несколько яблок, чулки. Летом Цинлин мылась холодной водой[474].

В число друзей Цинлин входили молодые коммунисты – китайцы и иностранцы. Обстановка напоминала гонконгскую. Поскольку круг ее друзей был очень мал, Цинлин окутывала атмосфера таинственности. Она превратилась в некую достопримечательность, и многие приезжавшие в Чунцин стремились встретиться с ней. Цинлин чаще отказывала им, чем соглашалась.

Ее Лига защиты Китая продолжала работать. Основным интересом Цинлин в тот момент стало получение американской помощи на территориях, подконтрольных коммунистам. Она знакомилась с американскими официальными лицами и журналистами и при любом удобном случае старалась осудить генералиссимуса. Она объясняла американцам, что Чан Кайши – «не кто иной, как диктатор» и даже утверждала, будто существует «тесная связь между марионеточными властями и [чунцинской] администрацией»[475]. Слушатели отмечали ее «глубокое негодование» и то, что она «высказывается чрезвычайно прямо, критикуя генералиссимуса». Многие проявляли понимание. Но Цинлин просила собеседников соблюдать «строгую конфиденциальность», и это вызывало у нее чувство неудовлетворенности.

Генерал Джозеф Стилуэлл, занимавший в то время должность начальника штаба Верховного главнокомандующего китайского театра военных действий (то есть Чан Кайши), не всегда соглашался с мнением генералиссимуса, но к Красной сестре относился с большим уважением. Стилуэлл служил в Китае с 1920-х годов и хорошо знал эту страну. Он был простым человеком. Некоторое представление о личности Стилуэлла дает очерк, написанный им во время путешествий по Китаю. Однажды, находясь в сельской местности, возле прилавка с едой Стилуэлл увидел, как повар накладывает лапшу в «миску, из которой только что ел предыдущий покупатель, а потом ее вытерли чем-то темным, вроде обрывка ветоши из гаража. Палочки для еды продавец вытер о свои брюки, положил их в миску с лапшой и отдал ее мальчишке-подавальщику, а тот почтительно поднес клиенту». В отличие от многих иностранцев, Стилуэлл не испытал отвращения; он сделал заказ с оговоркой, что приведет в порядок миску и палочки по-своему. И попросил чашку кипятка, а потом сделал вид, будто собирается вылить кипяток на голову повара. Это вызвало взрыв смеха. Благодаря этой шутке Стилуэлла «приняли как своего все присутствующие, посчитав славным малым с отменным чувством юмора, следовательно, имеющим право действовать как он пожелает, даже очищать перочинным ножом палочки для еды, прежде чем воспользоваться ими»[476].

Стилуэлл писал о Цинлин в своем дневнике: «Мадам Сунь – самая приятная из трех сестер и, вероятно, самая глубокая натура. Она предельно отзывчива и мила, тиха и сдержанна, но от ее внимания ничто не ускользает». Когда Рузвельт отозвал Стилуэлла и генерал пришел попрощаться с Цинлин, она «расплакалась и была в целом расстроена… Изнывает от желания поехать в США и объяснить ФДР [Рузвельту насчет Чан Кайши]… Хочет, чтобы я рассказал ФДР об истинном характере ЧКШ [Чан Кайши]. “Он бумажный тигр [неопасный противник]… почему США не поставят его на место?”»[477]

На других американцев Красная сестра производила иное впечатление. Американский дипломат Джон Мелби писал в своем дневнике после знакомства с ней: «Знаменитое обаяние в наличии, но мне она кажется холодной, жесткой, безжалостной женщиной, которая знает, чего хочет и как этого добиться»[478].