Пойма - Джо Р. Лансдейл

* * *

Той ночью я лежал в постели, пытался думать и всё время возвращался к одной и той же мысли. Бабушка прожила долгую жизнь, ума и хитрости ей не занимать, а сыщик из неё всё равно не лучше, чем из папы, а уж папа-то в этой роли гроша ломаного не стоит — он и сам подтвердил бы. Мы с Том, конечно, тоже те ещё детективы, но оба мы пришли к одному и тому же выводу. Убийца — Человек-козёл или тот, кого мисс Мэгги называла Странником.

Подумал я о мисс Мэгги — и снова стало тоскливо. Не видать мне больше её вкуснейшей стряпни, не слыхать больше её чудных историй. Её больше нет. Её убили — в том самом доме, где мы не раз сидели с ней за столом, а она смеялась и звала меня Мальком.

А ещё миссис Канертон. Может, она умерла потому, что везла для меня книжки. Оказалась в неподходящее время в неподходящем месте. Я знал, что ни в чём не виноват, но тем не менее чувство вины всё сильнее сжимало и сжимало мне сердце.

Бедная миссис Канертон — она всегда была так приветлива! Все эти книги. Праздничные приёмы на Хеллоуин. Как она улыбалась… Как охватывало её грудь то платье тогда на Хеллоуин! Белоснежное, с алыми розанчиками по воротнику!

Засыпая, я подумал всё же рассказать папе про картинки из каталога «Сирса», про тряпочки и всё такое прочее в чапыжниковом туннеле, но вспомнил, что пообещал бабушке держать это в секрете. Я не был уверен, что был прав, когда в этом поклялся. Думал нарушить слово или каким-то хитрым образом обойти запрет, но сон в итоге прервал мои размышления.

Когда наутро я проснулся, ничто уже не казалось таким уж чрезвычайно важным, а бабушка со временем, кажется, совсем забыла о нашей вылазке. Она нашла себе новую цель — мистера Груна. Даже принялась делать нечто такое, чем, по мнению многих, не пристало заниматься дамам: бродила вокруг его магазина, навещала его, помогала раскладывать товар по полкам и всё такое, не требуя ничего взамен.

Мы с Том нет-нет да смывались из дома и наведывались к хижине Моуза. Там то и дело находили то рыбу на гвозде, то какую-нибудь диковинную штуку со дна реки.

Я рассудил, что кто-то приносит Моузу подарки, возможно, не зная, что тот погиб. Но, может, их оставляют и по какой-нибудь другой причине.

Мы добросовестно подбирали всё, что находили, и возвращали реке, задаваясь вопросом: может, это Человек-козёл оставляет здесь всё это добро, и если да, то зачем? Возможно ли, что такому чудищу чем-то нравится Моуз? А может быть, все эти вещи — приношение дьяволу, как в рассказе мисс Мэгги про Странника? Это, конечно, не виски с мочой, но почём знать — вдруг дьяволу по нраву рыба и речной мусор?

Мы огляделись в поисках признаков того, что здесь побывал Человек-козёл, но нашли только отпечатки чьих-то крупноразмерных ботинок. Никаких следов копыт.

Порой мы оба чувствовали, что за нами кто-то наблюдает. Я всегда брал с собой дробовик в надежде, что старина Человек-козёл покажется хоть на миг и даст мне хоть раз в себя пальнуть. Никакая сыскная работа не справится с тем, что решит один-единственный выстрел из дробовика.

Как-то раз мы спустились к реке, и Том пронзила догадка:

— А что, если дьяволу никакие выстрелы нипочём?

Об этом я как-то не подумал. А стоило бы. В конце концов на то он и дьявол!

Мы убрались оттуда куда менее уверенные в себе — не важно, что у нас было ружьё, — и не возвращались к хижине ещё долгое время. Следующие несколько дней я задавался вопросом, появляются ли на гвоздях свежие рыбы и новые предметы из реки — и о чём думает их добытчик, когда возвращается и видит, что они никуда не делись? А может, он следил за нами всё это время из своего лесного укрытия? Эта загадка оказалась слишком трудной для моего куцего ума, и в конце концов пришлось отложить её в сторону.

Лето продолжалось и делалось всё жарче и жарче, а горячий воздух окутывал голову, словно дважды свёрнутое одеяло, причём иногда казалось, что это одеяло горит и наполняется дымом.

С такой погодой в полдень почти не хотелось шевелиться, и на время мы перестали бегать к реке даже на рыбалку и вообще не уходили далеко от дома.

Четвертого июля, на День независимости, в нашем городке решили провести празднество. Мы с Том были в восторге, потому что программа обещала шутихи, римские свечи и иные всевозможные фейерверки, а также, конечно, горы домашнего угощения.

А ещё сильнее радовало то, что в городе собирались показать какую-то кинокартину.

Время от времени в разговорах всё ещё проскальзывала тема об убийце, но по большей части все сошлись на том, что виновником следует считать Рыжего, а поскольку и машину его нашли в лесу, и дом его, как кажется, остался без хозяина — хотя в общем-то это всегда так было, — то поползли слухи, что папа был близок к его вычислению, поэтому-то Рыжий и скрылся.

Похоже, такое объяснение вполне устраивало народ, потому что людям хотелось в него поверить. Было легче засыпать по ночам, пробираться в нужник при свете луны или проверять на реке донные ярусы, когда думаешь, что убийцы давно уже нет.

Женщинам было немного проще засыпать в своих постелях, даже при том что они уже привыкли запирать окна и двери, чего никогда не делали до появления Душегуба из поймы.

Даже папа, мама и бабушка в конце концов поверили, что это был Рыжий. Это казалось предельно логичным.

Мы же с Том держали ухо востро и ждали возвращения Человека-козла во всякое время. Как представлялось нам, он просто отлёживается себе в лесу да поджидает, когда же всё утихнет, а вот будут люди меньше всего к этому готовы, тогда он и нанесёт удар.

Но Четвёртого июля, в день мороженого, фейерверков и показа кинофильмов, мы утратили бдительность. Мы и раньше, безусловно, её иногда теряли, и это сходило нам с рук. Да и как могло что-то случиться в этот жаркий и праздничный июльский день — при всех тех чудесах, которые мы с таким нетерпением предвкушали?

Гулянье состоялось к вечеру, перед наступлением темноты. Главную улицу перекрыли — при тогдашнем редком уличном движении это не составило никаких проблем. Прямо на улице расставили столы с угощением на блюдах — арбузами, мороженым из свежих сливок и прочими лакомствами, и, после того как баптистский проповедник произнёс короткую речь, каждый взял себе по тарелке, пошёл вокруг стола и набирал себе, сколько душе угодно.

Помню, папа сказал маме: хорошо, мол, что столы сегодня такие богатые — не только потому, что можно наесться до отвала, но и потому, что проповедник не стал особенно утомлять публику своим красноречием. Всем было известно, что преподобный — не дурак пожрать.

Я отъел по кусочку почти от всего, преимущественно налегая на толчёный картофель с подливкой, котлеты, яблоки и пироги с грушевой начинкой. Том поглощала кексы, торты и больше ничего, разве что умяла кусок арбуза, который помог ей разрезать Сесиль.

Между столами амфитеатром расставили стулья, а за стульями соорудили временные подмостки. На них пела и играла на гитарах и скрипках горстка музыкантов; посреди перекрытой улицы собрались мужчины и женщины и кружились в танце под их музыку. Танцевали и мама с папой, и бабушка с мистером Груном. Доктор Тейлор держал за руки Том и танцевал с ней. Он был такой большой, а она — такая маленькая, и это было всё равно что взять за передние лапы собаку и заставить скакать на задних. У доктора был радостный вид, хотя, по слухам, он очень сокрушался из-за Луизы Канертон.