Дом у кладбища - Джозеф Шеридан Ле Фаню

— Хорошо, тогда поступим иначе, — проговорил Стерк уверенно. — Покойной ночи. — И он живо зашагал к дорожной заставе.

— Мог бы сказать «спасибо», — проворчал Клафф, провожая хирурга взглядом и высокомерно усмехаясь, — за то, что я взялся улаживать его паршивые дела и попрошайничать у такого человека, как Наттер.

Стерк, миновав «Феникс», в нерешительности застыл на углу, и Клаффу пришло в голову, что он сейчас повернет назад и попросит у него в долг; из осторожности Клафф тут же развернулся и поспешил к себе.

Тул и О'Флаэрти, стоя у дверей «Феникса», наблюдали краткую тайную встречу под вязом.

— Это Стерк, — произнес Тул.

О'Флаэрти хрюкнул в знак согласия.

Тул внимательно смотрел, пока джентльмены не расстались, а потом с многозначительной улыбкой лукаво «подморгнул» собеседнику (как выражались в те дни).

— Дело чести? — встрепенулся О'Флаэрти. Он всюду чуял порох.

— Скорее уж дело бесчестья, — отозвался Тул, застегивая пуговицы сюртука. — Где только он сегодня не пытался перехватить монету. Наттер может завтра потребовать ареста его имущества, если не получит арендную плату. Клафф вызывал Наттера из буфетной, чтобы поговорить с глазу на глаз. Вот и сопоставьте все это, сэр.

И Тул пошел восвояси.

На самом деле Стерк понятия не имел, как ему поступить, и был неспособен в те минуты что-нибудь придумать. Сам не зная почему, он свернул, быстро пересек мост и прошагал немалый путь по Инчикорской дороге, затем развернулся и пошел обратно, через мост, к Дублину; внезапно засияла луна, доктор вспомнил, что уже поздно, и направился домой.

Минуя ряд домов, обращенных окнами к реке, доктор услышал хорошо знакомый голос, окликнувший его с крыльца Айронза:

— Чудешная ночь, доктор… луна как шеребро… воздух бархатный!

Это был маленький Паддок, простерший руку и обративший лицо к эмпиреям.

— Замечательная ночь, — отозвался Стерк и на секунду остановился. Паддок обыкновенно проявлял удвоенное дружелюбие и любезность по отношению к своим должникам, и Стерк, не без основания полагавший, что мир от него отвернулся, был тронут его приветствием и сердечным тоном.

— В ночь, подобную этой, дорогой мой сэр, — продолжал лейтенант, — только и остается, что перенестись мысленно под мраморный балкон дворца Капулетти{113} и повторять: «В такую ночь сидела на диком берегу Дидона» — вы ведь припоминаете? — «и взмахами ивовой ветви звала свою любовь обратно в Карфаген»{114}, или на площадку, где схороненный Датчанин вступает вновь в мерцание луны{115}. Дорогой доктор, это чудесно, не правда ли, что в своем восприятии красот природы мы столь многим обязаны Шекспиру? Не будь творений Шекспира, наш мир был бы совсем иным…

Последовала короткая пауза, Стерк не двигался.

— Благослови вас Бог, лейтенант, — сказал он, внезапно взяв Паддока за руку, — если бы на земле было больше таких людей, как вы, меньше разбивалось бы сердец.

Наутро в дом Стерка, вместе со смотрителями, явилась беда.

Не будем слишком строго судить Наттера. Речь шла о нешуточном деле, это было сражение не на жизнь, а на смерть. Стерк напал как хищный зверь — не на самого Наттера, конечно, а на должность управляющего у лорда Каслмэлларда. Волчий инстинкт заставлял его алкать этой добычи, ее мяса, крови и костей. Только так Стерк мог жить и нагуливать жир. Либо он, либо Наттер — одному из них предстояло быть побежденным. У самого своего горла видел маленький джентльмен его громадную красную пасть и грозные клыки. Стоило отпустить Стерка с миром, и он пожрал бы соперника, натянул бы на голову его чепец и улегся в его постель, в окружении кувшинов с подкрепляющим питьем и склянок с сердечными лекарствами — в точности так же, как поступил волк с бабушкой Красной Шапочки; так что Наттер схватил то оружие, что подвернулось под руку (а подвернулось тяжелое), и с божьей помощью готовился нанести сокрушительный удар.

Когда наутро Стерк узнал, что удар и в самом деле нанесен, он вскочил, сел на край кровати, и его начала бить дрожь. Маленькая миссис Стерк с перепугу сделалась белее своего ночного чепца, однако же, как обычно в критических случаях, не растерялась и вспомнила о бутылке бренди; после двух стаканов доктор перестал стучать зубами и с его лица сползла голубизна, уступив место оттенку более натуральному.

— Барни, дорогой, мы разорены? — пролепетала бедная маленькая миссис Стерк.

— Как же, разорены! — вскричал Стерк с проклятием. — Пойдем-ка сюда. — Стерк забыл, что его кабинет расположен ниже, а не рядом со спальней, как в их старом доме, в Лимерике{116}, который они покинули лет десять-двенадцать назад.

— Там детская, Барни, дорогой, — запротестовала супруга: несмотря на свой ужас, она, как истинная мать, охраняла сон детей.

Доктор опомнился и побежал вниз, в кабинет; там он вытащил пачку долговых расписок, векселей, отсроченных векселей — все вместе представляло собой зрелище очень внушительное.

— Разорены, как же! — вопил доктор с яростью, грубым голосом, поскольку перед его глазами вместо бедной маленькой миссис Стерк маячил образ Наттера, не оставлявший в покое его воображение. — Вот, смотри, один парень должен мне это… и это… и это… а здесь… здесь дюжина расписок от другого… а вот еще две пачки, скрепленные вместе… а здесь все это перечислено и выведена сумма: две тысячи двести… почти две тысячи триста… две тысячи триста — вот сколько мне должны, а этот негодяй не желает дать ни дня отсрочки.

— Ты об арендной плате, Барни?

— Об арендной плате? Ну конечно, о чем же еще? — прокричал доктор, топая ногой.

И бледная миссис Стерк выскользнула из комнаты, а ее повелитель тем временем со злобным бормотанием бросал свои сокровища, сиречь неоплаченные векселя, обратно в секретер; жена слышала, как он хлопнул дверью кабинета и бросился вниз, где принялся осыпать угрозами и проклятиями незваных гостей, находившихся в холле, — под действием страха и ярости доктор потерял голову. На нем были чулки, домашние туфли, старый малиновый капот в цветочках и больше ничего, разве что рубашка; говорили, что он походил на сумасшедшего. Один из пришедших курил, и Стерк, выхватив у него изо рта трубку, разбил ее на мелкие кусочки и громовым голосом потребовал, чтобы посетители объяснили, какого… их сюда принесло; потом, не дожидаясь ответа, заорал:

— У меня здесь в доме коробка с инструментами — надо полагать, вы мне ее забрать не дадите, она ведь стоит пятьдесят фунтов, да будет вам известно; но, черт возьми, если в госпитале кто-нибудь из наших пациентов из-за этого умрет, я предъявлю вам обвинение в убийстве — вам обоим, и вашему нанимателю заодно!