Призрак Великой Смуты - Александр Михайловский

– Месье Борис, – французский разведчик сейчас уже не напоминал добродушного буржуа, лицо его было решительным, а глаза смотрели на собеседника холодно и остро, – мы готовы выслушать ваши требования, и, как мне кажется, мы с вами без особого труда найдем общий язык. Мое руководство готово выделить вам в необходимом количестве оружие, взрывчатку, средства связи. Мы обеспечим вам возможность беспрепятственно доставлять все это в Россию через пока еще нейтральную Швецию. К сожалению, с захватом немцами Дании и Норвегии наши возможности сократились до минимума, но вы не сомневайтесь – для вас и ваших друзей мы готовы сделать все возможное и невозможное. Кроме того, мы поможем вам установить контакт и договориться о совместной деятельности с некоторыми группами из числа националистически настроенных жителей Российской империи, которые попытались создать свои самостоятельные государства, но большевики безжалостно растоптали эти ростки свободы и демократии. Поэтому сепаратисты – будем называть вещи своими именами – люто ненавидят большевиков и их власть. А враги вашего врага – ваши друзья…

Савинков кивнул головой в знак согласия. Он вспомнил своего старого знакомого по Варшаве Юзефа Пилсудского, недавно подло застреленного немцами в крепости Магдебурга, якобы при попытке к бегству. Савинков хорошо знал, как это делается – человека убивают, а потом говорят, что он пытался бежать. Вот с товарищем Зюком Савинков бы быстро нашел общий язык и показал бы этому грузину Сталину кузькину мать.

Месье Шарль, внимательно наблюдавший за Савинковым, улыбнулся и, сунув руку во внутренний карман пиджака, достал оттуда большой толстый конверт.

– Возьмите это, месье Борис, там некоторые документы, которые могут заинтересовать вас, а также деньги на первое время. Там же находится моя визитная карточка, в которой есть номер телефона, по которому вы сможете со мной связаться. Эта же визитка послужит вам чем-то вроде пропуска. Если вы захотите срочно встретиться со мной, то приходите по указанному в визитке адресу и покажите ее консьержу. Он немедленно свяжет вас со мной. Скажите – сколько вам понадобится времени, чтобы набросать на бумаге хотя бы приблизительный план ваших дальнейших действий? Надеюсь, что трех дней вам на это хватит?

Заметив гримасу неудовольствия на лице Савинкова, месье Шарль глубоко вздохнул и произнес извиняющимся тоном:

– Я понимаю, что три дня – это так мало, но время действительно не терпит. Немецкое наступление может начаться уже со дня на день. И, свергнув с вашей помощью правительство Сталина в Петрограде, мы сможем спасти нашу милую Францию от страшной угрозы завоевания ее безжалостными тевтонами. Я помню, как еще мальчишкой мне довелось увидеть пруссаков, марширующих по улицам французских городов. Я боюсь повторения тех ужасных дней, месье Борис.

– Хорошо, месье Шарль, – сказал Савинков. – Я готов встретиться с вами здесь же, в этом кафе ровно через три дня. Думаю, что к тому времени мне удастся вас чем-то порадовать. Оревуар, месье Шарль…

Савинков достал из кошелька купюру, положил ее на стол и придавил сверху пустой чашкой. Потом он надел шляпу, поклонился на прощание своему собеседнику и направился к выходу… Следом ушел и месье Шарль. Чуть погодя еще один господин ничем не примечательной наружности встал из-за дальнего столика и, расплатившись с гарсоном, вышел из кафе и пошел совсем в другую сторону.

Русская военная разведка уже давно наблюдала за Савинковым, который, после того как Керенский добровольно передал власть Сталину, махнул на все рукой и, разочарованный развитием событий, через Финляндию, Швецию и Норвегию уехал в Париж. Он даже не подозревал о том, что, задержись всего на день, до мятежа Троцкого – быть бы ему узником «Крестов», если не хуже. И вот теперь в Петрограде, сначала генерал Потапов, а потом и товарищ Дзержинский, получат сообщение, что фигурант встретился с представителем французской разведки, и что он снова готов выйти на тропу войны. А кто предупрежден, тот вооружен. Да и странно было бы, если все случилось бы совершенно иначе – ведь ни Потапова, ни Дзержинского нельзя было обвинить в том, что они зря едят свой хлеб.

9 мая 1918 года. Петроград, Таврический дворец, кабинет председателя Совнаркома.

Присутствуют: председатель Совнаркома Иосиф Виссарионович Сталин, глава ИТАР Александр Васильевич Тамбовцев, командующий особой эскадрой контр-адмирал Виктор Сергеевич Ларионов

– За что пьем, товарищи? – сказал Сталин с едва заметным акцентом, разливая по стаканам из керамического кувшина красное полусладкое вино «Кипиани», в нашем времени более известное как «Хванчкара»[8].

– А пьем мы, товарищ Сталин, – ответил адмирал Ларионов, поднимая стакан, – за Девятое мая – день победы над фашистской Германией и священный праздник всех русских людей нашего времени. Жаль, Бережного с нами нет, как и прочих наших товарищей. Кто в Мурманске – охраняет наши рубежи от жадных англичан, кто колесит сейчас по России в поездах. А вы тоже, товарищ Сталин, как Верховный Главнокомандующий, имеете к этому празднику самое непосредственное отношение.

– Да, – согласился Сталин, отпив немного вина из стакана и вытерев губы, – имею. Но, с другой стороны, это был не я, а тот товарищ Сталин, великий и ужасный вождь, которым я уже, наверное, благодаря вам, теперь никогда не стану. А то какой же может быть товарищ Сталин без троцкистско-зиновьевской оппозиции? А вы что сделали? Троцкий – покойник. Зиновьев – меньшевик. Каменев – беспартийный. Бухарин – начальник экономического отдела в Наркомпромторге, насмерть разругавшийся с Красиным, а затем и с Лениным. Хрущев – того вообще найти не могут. Был человек – и сгинул бесследно, будто волки съели. Уж не ваших ли это дело рук, товарищи?

– Это как сказать, – заметил Тамбовцев, – была бы свинья, а грязь найдется. Это я к тому, что у нас в партии еще полно разных «товарищей», которые считают возможным идти к всеобщему счастью и справедливости самым коротким и быстрым путем. Вроде того же самого Бухарина, который год назад считался «левее Ленина». Жалеть о нем не стоит, теоретик-балабол, ради красного словца не пожалеет и отца. А что уж там говорить о стране. Все отнять у богатых и поделить, всех недовольных этим расстрелять, буржуев, под которыми они понимают всех, включая техническую интеллигенцию и профессуру, сгноить в трудармиях на тяжелых работах. Таким, как Бухарин, кажется, что в революции сделано совершенно недостаточно, и что мы слишком много возимся с эксплуататорскими классами. А короткие и быстрые пути, как известно, ведут только в ад и никуда более. Или применительно к нашему случаю – к Гражданской войне и Большому террору. Одного без другого не бывает, и товарищ Сталин должен это знать.

– О Хрущеве вы не беспокойтесь, – добавил адмирал Ларионов, – хотя мы, и это совершенно точно, в данном случае абсолютно ни при чем. Ну, разве что косвенно, путем изменения общественных настроений, что вещь весьма эфемерная и к делу не подшиваемая. Ну, скучно ему было быть слесарем, а комиссары, в связи с отсутствием Гражданской войны, оказались не востребованы. Вот и подался человек в местные Советы. В общем, стал там свои порядки наводить, за что его пристрелили такие же, как и он, р-р-революционеры. Власть все желают иметь одну – только для себя. И конкуренция в этом деле доходит до пальбы и поножовщины. Потом приехавшие товарищи из губернии разогнали всю эту шайку-лейку и установили в уезде настоящую, советскую власть. Так что, как писали в сказках «Тысячи и одной ночи»: «Вот и все об этом человеке».