Призрак Великой Смуты - Александр Михайловский

Поэтов, художников и писателей, сотрудничавших с новой властью, эта интеллигентская компания ненавидела и полностью порывала с ними всяческое общение. Одной из таких персон нон грата оказался поэт-футурист Владимир Маяковский, активно сотрудничающий в ИТАР как штатный автор и в то же время художник-оформитель революционных агитационных плакатов. И совершенно не важно, что в этой редакции истории на улицах Петрограда не валялись трупы людей, а банды грабителей, терроризировавших обывателей при безвластном Временном правительстве, в течение зимы 1917–18 годов были истреблены НКВД и патрулями Красной гвардии под корень.

Каждый шаг новой власти воспринимался на Сергиевской в штыки, начиная от подавления мятежа Троцкого – Свердлова и Рижского мира и заканчивая последними всеобщими выборами, заменившими отмененные Сталиным выборы в Учредилку. Выборы большевики выиграли с оглушительным успехом, что было неудивительно, если вспомнить Декреты о земле и о мире, сам Рижский мир, вернувший домой миллионы мужиков в солдатских шинелях, а потом еще и отменившие застарелую, как мозоль, продовольственную разверстку, дамокловым мечом висевшую над мужицкими хозяйствами аж с осени пятнадцатого года.

За большевиков-сталинистов в большинстве своем проголосовали даже городские обыватели, увидевшие в них защиту от беспредела как уличных бандитов, так и мало чем отличающихся от них «углубителей революции», творивших на местах такое, что иногда волосы становились дыбом. Спецотряд НКВД расстрелял саратовский Совет, на волне революционного энтузиазма издавший Декрет об обобществлении женщин. И поделом. Головой надо думать, подписывая такие бумажки, а не тем самым местом, на котором обычно сидят.

Но господа Мережковские и примкнувшие к ним интеллигенты отнеслись резко отрицательно как к самому факту местной самодеятельности, так и к жесткой реакции на нее центральных властей, считая, что и то, и другое только приближает ожидаемое ими «царство Антихриста». Такое же неприятие они выказывали и по поводу подавления сепаратистских движений на Украине, в Бессарабии, на Дону, Кубани, Кавказе и других местах, шепотом пересказывая друг другу байки о тысячах и миллионах невинно замученных «героев сопротивления большевикам». Цифры при этом назывались далекие от всяческого правдоподобия, и размножались они от пересказа к пересказу, как тараканы в помойке. Правда, голод и дохлые лошади на улицах, в отличие от нашей истории, уже не упоминались, потому что их не было.

«У России не было истории. И то, что сейчас происходит, – не история. Это забудется, как неизвестные зверства неоткрытых племен на необитаемом острове. Канет. Мы здесь живем сами по себе. Кто цел – случайно. Каждый день кого-то расстреливают, по районным советам…»[11]

Слушая эти страшные рассказы о тысячах расстрелянных офицеров, Анна Ахматова, у которой была родня и в Севастополе, и в Киеве, и в Одессе, только недоверчиво хмыкала в самых интересных моментах. Из писем родных она прекрасно знала, как было все на самом деле и сколько при этом было жертв, а также и то, что теми жертвами были отнюдь не офицеры.

Но это, собственно, было неизбежно, потому что там, где есть интеллигенты, ненавидящие любую власть (даже если она состоит и из них самих), там будут и такие разговоры. Обмениваясь между собой слухами и раздувая цифры жертв до невероятных величин, эти в общем-то неглупые люди сами не понимали, насколько они оторвались от окружающей их реальности. В ней главным был не зарождающийся культ Сталина, в котором персонифицировалась новая власть, и не вымышленные «зверства большевиков», которых не было и быть не могло, поскольку все творцы Красного террора, вроде Урицкого, полегли во время мятежа Троцкого – Свердлова.

Главным же было то, что вернувшиеся с фронта мужики, поделившие помещичью землю, произвели первый мирный сев и теперь ожидали невиданного за все время урожая. Главным было и то, что заводы и фабрики продолжили работу, по большей части перейдя на выпуск мирной продукции, и теперь стремились удовлетворить жуткий товарный голод, который едва-едва покрывался импортом из Германии и Швеции. Главным было то, что Советской России удалось в основном и главном избежать Гражданской войны, и то, что она сохранила костяк своей армии и флота, отделавшись при этом незначительными потерями.

Но там, в квартире на Сергиевской, поглядывая с балкона на снующих внизу людей, они всего этого не замечали, считая, что катастрофа наступит уже завтра и все вокруг них окончательно погибнет.

Впрочем, такие люди есть всегда – и то же самое, только поменяв имена, можно было бы написать и о либеральной интеллигенции из начала XXI века. Точно так же, как тогда в интеллигентской среде муссировался лозунг «пора валить», и тысячи наивных мужчин и женщин полагали, что как только они приедут на благословенный Запад, то будет им ящик печенья, бочка варенья и молочные реки в кисельных берегах.

15 мая 1918 года. Петроград, Таврический дворец. Глава ИТАР Тамбовцев Александр Васильевич

Сегодня я пригласил к себе двух известных людей, которые в нашей истории очень много сделали для развития российской нефтянки. Это Иван Михайлович Губкин и Владимир Григорьевич Шухов. Вполне естественно, что темой нашего разговора должна была стать нефть России. Да-да, та самая, «жирная, грязная и продажная» – как называл ее Валентин Саввич Пикуль.

Недавние события в Баку хорошо всем показали, что для нашей огромной страны весьма опасно иметь всего лишь одно крупное месторождение «черного золота». Ведь Баку, при всем богатстве его месторождений, находится на окраине страны, и транспортировка добытой нефти в центральные губернии ведет к значительному увеличению ее стоимости. К тому же бакинские нефтепромыслы в случае войны могут быть легко выведены из строя бомбежкой с воздуха. Ведь авиация после окончания Первой мировой войны будет развиваться бешеными темпами, и самолеты-бомбардировщики, поднявшиеся с чужих аэродромов, могут долететь до Баку, превратив его нефтяные поля с помощью зажигательных бомб в огненный океан. (Примерно такую операцию замыслило англо-французское командование весной 1940 года, считая СССР ситуационным союзником Третьего Рейха, и только успех операции «Гельб» поставил на этих планах жирный крест.)

Вывод из всего этого был однозначный – стране нужны другие, альтернативные источники нефти, расположенные в глубине ее территории и значительно ближе к конечному потребителю, без чего, случись что с Баку, промышленность и транспорт просто встанут.

В наше время Россия продолжала оставаться великой нефтяной державой, несмотря на то что Баку стал столицей независимого Азербайджана и бакинская нефть оказалась за границами нашей страны. Но у нас оставались еще месторождения Поволжья, Урала, Сибири, Сахалина. Однако нефть в тех краях в начале XX века еще не добывали, потому что ее месторождения просто не успели открыть. Чтобы обсудить вопрос о начале изыскательских работ в Поволжье – до остальных регионов нам пока просто не дотянуться – я и пригласил в Таврический дворец Ивана Михайловича Губкина. Именно он в нашей истории, еще в 1919 году, сделал сенсационное заявление: «При благоприятных условиях разведки в Поволжье к жизни может быть вызван новый громадный нефтяной район, который будет иметь мировое значение». Позднее Поволжье назовут «Вторым Баку».