Милая Роуз Голд - Стефани Вробель

– Прошло всего восемь часов, – замечает доктор Сукап. – Обычно мы начинаем беспокоиться только после двенадцати. У вас дома есть «Педиалайт»? Нужно подождать от получаса до часа после приступа рвоты, прежде чем давать его ребенку.

Я что, притащилась сюда ради какого-то несчастного «Педиалайта»? Ну уж нет.

– Мне кажется, у него пилоростеноз, – нервно говорю я.

Доктор Сукап смотрит на меня удивленно:

– Его рвет после еды?

– Да, – говорю я. – Его все время рвет. – В том числе после еды.

Доктор Сукап щупает живот Адама:

– Обычно при пилоростенозе в животе прощупывается оливкообразная выпуклость – увеличенный пилорический сфинктер. Но у Адама такого нет.

Доктор Сукап вот-вот уйдет, но мне нужно, чтобы она осталась. Я не хочу, чтобы этот прием закончился так быстро. Мне нужно, чтобы нам назначили настоящее лечение, а не какую-то клубничную водичку из супермаркета, которой нерадивые студенты запивают свое похмелье. Но мой мозг уже не так быстро соображает; моя энциклопедическая подборка диагнозов успела запылиться. Я потеряла хватку и не могу придумать подходящую болезнь.

– Я принесу бутылочку «Педиалайта». Мы дадим Адаму первую дозу прямо здесь, хорошо? Я сейчас вернусь. – Доктор Сукап исчезает за дверью раньше, чем я успеваю возразить. Доброжелательная, но ориентированная на результат – настоящий профессионал, ничего не скажешь.

Дожидаясь ее, я перебираю в уме варианты. Я могу сказать, что Адам проглотил мелкую деталь игрушки. Если врач спросит, почему я не сообщила раньше, то я могу сделать вид, что мне очень стыдно, мол, я боялась, что она сочтет меня плохой бабушкой. Если деталь достаточно крупная, то она не выйдет естественным путем. Может, доктор даже предложит операцию.

У меня дежавю: точно такие же поездки в больницу с Роуз Голд, точно такое же бесконечное ожидание – пока придет врач, пока назначат лечение, пока моей девочке станет лучше. Даже то, как Адама рвет, напоминает мне о Роуз Голд.

Сейчас, когда моя дочь пропала, оставаться в больнице надолго – не лучшая идея. Мне не следует усложнять ситуацию. Когда Адама перестанет рвать, я смогу продумать план. Наверное, действительно нужно просто дать ему «Педиалайт» и надеяться на лучшее.

Я смотрю на часы. Почему она так долго? Доктор Су-кап забыла, где хранятся лекарства? Я открываю дверь, высовываю голову наружу, смотрю направо, потом налево: ничего. Тогда я выхожу, делаю несколько шагов и выглядываю из-за угла.

В конце коридора стоят доктор Сукап и Том. Он жестикулирует как сумасшедший. Они слишком далеко, чтобы я могла расслышать, что он говорит, но мне это явно не сулит ничего хорошего. Почему этот грубиян постоянно сует свой нос в мои дела? Никому не нужно твое геройство, Том Бехан.

Он поворачивает голову и замечает меня. Я не успеваю спрятаться за угол: доктор Сукап тоже поворачивается. Они оба замирают, уставившись на меня. Я возвращаюсь в шестнадцатый кабинет. Тепло, которое переполнило меня после похвалы, сменилось страхом. Но я не могу уйти прямо сейчас.

Через пару минут доктор Сукап приносит «Педиалайт». Я ищу признаки того, что Том успел настроить ее против меня: отсутствие зрительного контакта, руки, скрещенные на груди, резкий тон. Но нет, доктор Сукап ведет себя так же доброжелательно.

– Знаете что, Пэтти, мне кажется, вы правы, – говорит она, откручивая крышку бутылочки и наливая совсем чуть-чуть в ложечку. – Раз Адама так сильно рвет, думаю, нам следует оставить его здесь. На всякий случай. – Она дает малышу раствор для восстановления водного баланса.

Невольная дрожь предвкушения пробегает по моему телу, когда я думаю о госпитализации. Кто-то любит походы, кто-то – поездки на пляж. А я? А мне всегда нравилось проводить время в больнице. Но сегодня я не могу себе этого позволить. Не сейчас. Мне так страшно, что я не получаю от происходящего никакого удовольствия.

– Надолго? – спрашиваю я.

Том пытается задержать меня здесь.

– Хотя бы на несколько часов. Может, на ночь, – отвечает доктор Сукап, наблюдая за Адамом. – Я хочу провести кое-какие обследования. Чтобы исключить более серьезные заболевания.

Она смотрит на меня поверх своих изящных очков:

– Вы ведь не станете возражать, правда?

– Конечно же нет, – говорю я, сглотнув подступивший к горлу ком.

Мое сердце стучит очень громко. От восторга или от паники? Я и сама не знаю.

Март 2017

Я ПОМАХАЛА РОБЕРТУ, НАШЕМУ охраннику, вышла из «Мира гаджетов» и направилась к парковке. День для раннего марта выдался удивительно теплым. Скоро начнется весна, мое любимое время года. Весной все восхищаются тем, что летом становится обыденным. Это самое подходящее время для новых планов и начинаний. Я многое успела обдумать за три месяца, что прошли с тех пор, как Мэри Стоун зашла ко мне.

Я села в фургон и выехала с парковки, проигнорировав дурное предзнаменование – четыре белые машины, которые стояли одна за другой в соседнем ряду. Я и так слишком много времени потратила на свои дурацкие приметы и суеверия. Меня ждало серьезное дело: мамулечка должна была выйти на свободу через восемь месяцев, надо было подготовиться к этому.

К тому времени, когда мы с ней будем жить под одной крышей, я превращусь в ходячий скелет. В ноябре будет слишком холодно для того, чтобы разгуливать в майке, поэтому я решила заняться бегом. Так у меня будет повод пробежаться по кварталу в легкой одежде. Если повезет, может, даже как-нибудь потеряю сознание во время пробежки и устрою переполох. Я уже представляла, как Том Бехан провожает меня домой, звонит в дверь и гневно смотрит на мою мать, когда та открывает дверь. А может, меня проводит Мэри Стоун? Они сразу представят себе, как мама, стоя у плиты, потирает ручки, злодейски смеется и добавляет в мой суп приторно-сладкую отраву. Их гнев будет только началом…

Я планировала серьезно урезать калории только через несколько месяцев. Я и так была худой, так что могла быстро прийти в нужную мне форму. Но мне хотелось убедиться, что я справлюсь с этой задачей, когда потребуется. Я успела полюбить еду, как человека. В каком-то смысле еда была даже лучше: надежная и питательная, она никогда не огрызалась.

Мысль о том, что придется отказаться от бургеров, черничных оладий и макарон с сыром, не вызывала у меня энтузиазма. К тому же мне не очень хотелось делать вид, что я совершенно беспомощна на кухне. К этому моменту я уже могла приготовить отпадную фриттату. Но ради высшего блага нужно было чем-то пожертвовать.

Чтобы подготовиться, я составила себе что-то вроде программы тренировок. Например, я могла два часа готовить шикарную жареную курицу, а потом полить ее средством для снятия лака, чтобы ее уже нельзя было есть. Однажды я положила упаковку «Скиттлз» перед собой на раскладной столик и проверила, сколько я продержусь, прежде чем открою ее (мой рекорд – сорок две минуты). Месяц назад я испекла великолепный торт «Конфетти», откусила один кусочек, а потом заставила себя выкинуть все остальное. После этого я поняла, что готова.