Пропавшие девушки Парижа - Пэм Дженофф

– Приказ Директора, – только и сказал в ответ Доддс. Элеоноре этого было достаточно. Она села на заднее сиденье и захлопнула дверцу машины. Ее опять вызывали внезапно, как это было в прошлый раз, когда за ней на рассвете прислали Доддса. Но подразделение женщин-агентов давно расформировали; оно осталось где-то в сносках истории УСО. Элеонора терялась в догадках, зачем она понадобилась Директору.

Доддс тронул машину с места. Как всегда, он не заговаривал, а смотрел прямо перед собой на дорогу, ловко поворачивая у красной телефонной будки на углу. Автомобиль бесшумно петлял по спящим безлюдным улицам в северной части Лондона. Ставни на домах были закрыты, и лишь иногда им встречался на пути грузовик, в который водитель загружал товары для доставки ранним утром. Светомаскировку отменили несколько месяцев назад, но фонари по-прежнему светили тускло, словно по привычке, от которой нелегко избавиться. Сегодня было 4 января, и на некоторых окнах все еще оставались рождественские украшения. Праздники прошли в атмосфере унылости, словно никто не помнил, как справляют торжества в мирное время. Трудно создать праздничное настроение, рассудила Элеонора, при дефиците таких насущных продуктов, как кофе и сахар, тем более что многие встречали Рождество без своих любимых, не вернувшихся с войны.

Они доехали до угла Бейкер-стрит, и Элеонора обомлела: Норджби-Хаус разрушил пожар. Шиферная крыша загнулась вверх, как крышка открытой консервной банки, пустые оконные рамы напоминали обугленные оправы очков без стекол. Жар от тлевших на земле камней и дерева, казалось, просачивался, даже сквозь закрытые окна автомобиля.

– Боже, что это?! – воскликнула Элеонора. Когда начался пожар? Напишут ли об этом в утренних газетах? Вряд ли, решила она. Элеонора точно не знала, что происходит, но догадалась, что, вероятно, Директор вызвал ее столь неожиданно именно в связи с пожаром.

Ей отчаянно хотелось выбраться из машины и поближе взглянуть на Норджби-Хаус, но Доддс и не думал останавливаться. Он провез ее по Бейкер-стрит до дома № 64 – центрального корпуса штаба УСО. В сопровождении Доддса Элеонора вошла в здание. Оно было чуть просторнее Норджби-Хауса, но атмосфера в нем была куда более казенная. В холле ей встретились военные из числа старших офицеров. Некоторые лица были ей знакомы, но никто из мужчин с ней не поздоровался.

Доддс проводил ее на третий этаж до приемной кабинета начальника и, не сказав ни слова, закрыл за ней дверь. Элеонора осталась одна. Она не повесила пальто на вешалку, стоявшую в углу, а перекинула его через руку. Зловеще шипела печка; где-то в невидимой пепельнице тлел не до конца затушенный окурок, наполняя комнату едким табачным дымом. Элеонора прошла к окну, выходившему во двор здания. Над краем крыши вдалеке вырисовывались руины сгоревшего дома, служившего оперативным центром, где раньше проводились ежедневные оперативные совещания. Из разбитых окон выпархивали, словно конфетти, ошметки карт и фотографий, которые некогда считались секретными документами.

Неужели и впрямь миновало полтора года с тех пор, как она стояла здесь со шляпкой в руке и просила, чтобы ее отправили на поиски девушек-агентов? Столько всего произошло за это время: открытие второго фронта, победа в Европе и затем окончание войны. Последний раз, когда она была здесь, Директор ее уволил, в весьма нелюбезной форме попросив покинуть рабочее место, которое некогда было за ней закреплено. Даже теперь, вспоминая тот день, Элеонора испытывала острую боль, будто это было вчера.

Щелчок дверного замка вывел ее из раздумий. Секретарь приемной Имоджин холодно смотрела на нее, словно видела впервые.

– Он вас ждет.

– Элеонора. – Директор не поднялся со своего кресла, когда она вошла. Перед ней сидел руководитель высокого ранга, но глаза его лучились теплом: он помнил, что некогда их связывали доверительные отношения. Холодности, с которой она столкнулась в день увольнения, как не бывало. Элеонора чуть расслабилась.

Директор жестом предложил ей сесть. Теперь, с более близкого расстояния, она увидела, что война наложила на него свой отпечаток, – впрочем, как и на нее. Закатанные рукава, расстегнутый ворот и покрытые щетиной щеки и подбородок свидетельствовали о том, что он не уходил с работы со вчерашнего дня. Директор всегда заботился о своей внешности, но сегодня он выглядел растрепанным.

Он проследил за взглядом Элеоноры, смотревшей на дымящиеся руины Норджби-Хауса.

– Да, Олимп пал, – одеревенелым голосом произнес Директор, словно не веря своим словам.

Это не ее проблема, напомнила себе Элеонора. Ее вышвырнули из управления много месяцев назад. Ее мир давно рассыпался в прах, но не в огне, что охватил пыльное здание близ Бейкер-стрит, а где-то во мраке оккупированной Франции, когда она не сумела спасти своих девочек и многих потеряла навсегда. Однако Норджби-Хаус был символом организации, которую она создавала, не щадя себя. И теперь он уничтожен. У Элеоноры защипало в глазах.

Она присела на краешек стула.

– Что случилось?

– Пожар, – ответил Директор, констатируя очевидное.

– Возможно, несчастный случай, – выдвинула она предположение. Заваленный бумагами Норджби-Хаус, где постоянно курили, был пороховой бочкой, которая только и ждала, чтобы к ней поднесли спичку.

– Возможно, – согласился Директор, но по его скептическому тону Элеонора поняла, что в несчастный случай он не верит. – Будет проведено расследование.

Но это отнюдь не значит, подумала Элеонора, что истина будет установлена.

– Зачем вы меня вызвали, сэр?

– Чертовщина какая-то, – пробормотал Директор. Это он о пожаре или о чем-то еще? Имоджин оставила на краю его стола поднос с чайными принадлежностями. Директор разлил по чашкам чай. – Нас закрывают. Все Управление. Распоряжение с самого Уайтхолла. Война окончена, и теперь они считают, что мы больше не нужны. Мы отзываем всех агентов.

– Всех, которых можно найти, – поправила его Элеонора. – О других что-нибудь известно? О моих девочках?

– Семерых нашли, – отвечал директор. Элеонора на мгновение воспрянула духом. Но потом он показал ей список, и она увидела пометки: Аушвиц, 1945 г.; Равенсбрюк, 1944 г. – Установлено, что они погибли в этих лагерях.

Погибли. Элеонора почувствовала, как ее затопляют горе и чувство вины.

– А остальные пятеро?

– По ним поиски прекращены. Пропали без вести. Предположительно погибли, – безжалостно заявил Директор. Ужасный вердикт, зловещий, но не точный.

– И это все, что вы готовы сообщить их семьям? Во имя всего святого, это же чьи-то жены, дочери, матери!

Да, некоторые семьи, возможно, смирятся с утратой, опустят в землю пустые гробы или организуют панихиду. Но других вопросы без ответов поразят в самое сердце. Как, например, мать Роды Хоббс. Элеонора навещала ее буквально несколько дней назад, расспрашивала про дочь. Та безудержно рыдала.

– Рода была обычной машинисткой, – возразила она, когда Элеонора предположила, что, возможно, ее дочь погибла на войне. – Когда я последний раз с ней говорила, она сказала, что просто должна доставить какие-то документы в Плимут. – Элеонора вспомнила, как Рода садилась в «Лисандр», который унес ее за Ла-Манш, откуда она так и не вернулась.