Разбиватель сердец - Михаил Веллер

Алексей Аверцев, лейтенант, командир огневого взвода артдивизиона… – го мотострелкового полка.

Дождливый июнь бесконечен.

След тягача на глинистой дороге.

Полк стоит в лесу у озера; туман встает вечерами с низкого берега.

Он курит и кашляет, сидя на деревянной терраске ДОСа; кутается в наброшенный плащ.

С двадцать второго учения; скверно, если не прекратятся дожди. Полк кадрированный, людей в расчетах не хватает.

Отпуск будет в августе; далеко Ленинград…

Доски покряхтывают под табуретом.

Ельничек сбегает по сочной траве, тот берег размыт за далью.

Солдатский долг: пожизненная профилактика собственной профессии.

Неделю назад его приняли в партию.

Серое серебро струек, перебор капель.

Окурок шлепается в лужу, расходятся круги.

Он разворачивает отсыревшую газету:

"Заслуженную популярность на океанских линиях мира снискал советский лайнер "Александр Пушкин". Комфортабельность, высокая культура экипажа привлекают любителей морских путешествий из многих стран. Экипаж коммунистического труда возглавляет один из опытнейших капитанов Балтийского морского пароходства Герой Социалистического Труда В. Г. Оганов. Вчера "Александр Пушкин", совершающий круиз по Атлантике, ошвартовался в порту Гамильтон (Бермудские острова)".

("Комсомольская правда", 19 июня 1976 г.)

А в Лениграде шел снег. Вспушились голые ветви Александровского сада. Мягко выбелился ледок, стянувший сизые разводья Невы. Ударила петропавловская пушка, взметнув ворон из-под стен.

– Ким приехпл!

Колпак Исаакия плыл. Медный всадник ссутулился под снежным клобуком. Несли елки.

– Дьявол дери… Ким!

– Здор-рово! Ким! Бродяга! ух!

– Ну… здравствуй, Ким! старина…

– Кимка! Ах, чтоб те… Кимка, а!

– Салют, Ким. Салют.

– Ки-им?!

– Братцы: Ким!

Билеты спрашивали еще от остновки. Подъезд светился у Фонтанки. Высокие двери не поспевали в движении. Билетерши снисходили в причастности искусству. Программки порхали заповедно; шум предвкушал: сняв аплодисменты, двинулся занавес.

– За встречу!

– Ким! – твой приезд.

– Гип-гип, – р-ра!!

– Горька-а! Ну-ну-ну… – эть!

– Ха-ха-ха-ха-ха!

– Ти-ха! Ким, давай.

– И чтоб всегда таким цветущим!

– Позврольте мне себе позволить… э-э… от нашего… э-э…

– "Пр-риходишь – привет!"

– Ну расскажи хоть, как ты там?

– Спой что-нибудь, Ким. Эй, дай гитару.

– Пойдем потанцуем!

Раскрывается свежее тепло анфилад, зеленая и призрачная нестеровская дымка, синие сарьяновские тени на горящем песке, взрывная белизна Грабаря, сиреневый парящий сумрак серовской балерины и предпраздничная скорбь Демона.

– Отлично выглядишь! здОрово!

– Надолго теперь?

– Молоток. Завидую я тебе!..

– Ну ты даешь.

– Расскажи хоть поподробнее!

– Все такой же красивый.

– Что, серьезно?

– Одет прекрасно.

– Где? Ой, я хочу на него посмотреть!

Назавтра день был прозрачный, оттепель, влажные ветви мотались в синеве, капало с блестящих под солнцем крыш, девушки, блестя глазами, гуляли по набережным, и большой водой, фиалками и талым подмерзающим снегом пахли сумерки.

– Мощный мужик.

– Ну авантюряга!

– Вот живет человек так как надо!

– Не каждый так может, слушай.

– Этот всегда своего, в общем, добивался.

– Ким, ну идем!

– Значит, в восемь, Ким!

– Так жду тебя обязательно.

– Завтра-то свободен? все, соберемся. Приходи смотри!

– Так в субботу, Ким, мы на тебя рассчитываем.

– На дне рождения-то будешь?

– Да давай, Ким, не сомневайся, тебе там понравится!

В филармонии было душно, музыка звучала в барабанные перепонки, тихо вступили скрипки, нарастая, музыка прошла насквозь, захватила в мерцании и сполохах, и в отчаянии заламывала руки и падала женщина на угрюмом берегу, метались под тучами чайки, и накатилась, закрывая все в ярости, огненная волна, стены городов рушились в черном дыму, гремел неотвратимо тяжелый солдатский шаг, но среди этого запел, защелкал невесть откуда уцелевший дрозд, и утренний ветер пробежал по высокой траве, березки затрепетали, в разрыве лазури с первым утренним лучом показался парус, он рос победно, и только пена кипела в прибрежных скалах.

"Да. Эдуард слушает. Что?! Ким, драть твои веники!! Старик сто лет когда скотина давай идет титан конечно. Да как, у меня нормально. Митьке? пятый уже, недавно вот стихотворение выучил. Анька молодцом, вертится. Обязательно, о чем речь, сейчас я смоюсь с работы. Подходи, подходи! Да у меня и останешься, и не думай, что отпущу… кто стеснит ты? с ума сошел! посидим хоть душу отведем. Отлично! Добро!"

– Здорово!

– Даже так?

– Помнишь!..

– Помнишь…

– Помнишь…

– Помнишь…

– Помнишь…

– Помнишь…

Официант склоняет пробор: коньячок, икорка; оркестр в полумраке. Покойно; вечер впереди; твердые салфетки; по первой. Женщины красивы.

– Танька – вон, русый, высокий.

– Это и есть тот знаменитый Ким? Хм. Симпатичный.

– … – …? – … – …! – … – …

"…откуда ты взялся такой… господи… мне кажется, я знаю тебя давным-давно… Поцелуй меня еще… милый…"

Витрины в гирляндах ярки. Длинноногая дива склонилась к окошечку кассы. Светлые волосы легли по белой шубке. Короткая шубка задиралась. Девушка чуть приседала, говоря к кассирше. Открытые бедра подавались в прозрачных чулках. Она отошла к прилавку, переступая невероятно длинными и стройными ногами, гордая головка возвышалась.

– Дорогой! заходи же скорее, заходи!

– Спасибо, ну зачем же; спасибо, родной. О! Боренька, ты посмотри какая прелесть.

– Да не снимай ты туфли ради бога. Ниночка, скажи ему.

– Ну дай-ка я тебя поцелую. Да загорелый ты какой!