Несостоявшаяся ось: Берлин - Москва - Токио - Василий Молодяков

Экономические потребности и возможности обеих стран дополняют друг друга во всем.

Признавая эти факты и те выводы, которые следует отсюда сделать, что между ними не существует никаких реальных противоречивых интересов, Немецкая Империя (Рейх) и Союз Советских Социалистических Республик решили построить своим взаимоотношения по-новому и поставить на новую основу. Этим они возвращаются к политике, которая в прошлые столетия была выгодна обоим народам и приносила им только пользу. Они считают, что сейчас, как и прежде, интересы обоих государств требуют дальнейшего углубления и дружественного урегулирования обоюдных взаимоотношений и что после эпохи помутнения теперь наступил поворот в истории обеих наций» (Русский текст, представленный германской стороной).

Согласно показаниям одного из авторов проекта начальника юридического отдела МИД Гауса Международному военному трибуналу в Нюрнберге, а также мемуарам Хильгера, выполнявшего обязанности переводчика, Сталин отверг преамбулу как чрезмерно риторичную и мало совместимую с бешеной антисоветской кампанией, которую нацистское руководство вело на протяжении последних шести лет. Затем Сталин вычеркнул статью 5 германского проекта об расширении экономических отношений за рамки соглашения от 19 августа и внес кое-какие технические поправки на основании советского проекта. Работа над текстом закончилась оперативно и без особых дискуссий.

Напротив, переговоры о секретном протоколе – соглашении о разделе сфер влияния в Польше и Восточной Европе в целом – велись долго и потребовали дополнительного согласования с Гитлером. Сталин хотел включить в советскую сферу порты Либава (Лиепая) и Виндава (Вентспилс), на что Гитлер немедленно согласился. На содержании протокола мы останавливаться не будем – оно хорошо известно, да и не имеет прямого отношения к нашей теме. Важно, что Сталин и Гитлер смогли оперативно принять кардинальные решения, отрешившись от идеологических факторов. Вспоминая еще времена Чичерина, Хаусхофер писал о советских руководителях: «Они по крайней мере обладают тонким слухом, чтобы понимать данное геополитическое преимущество, и при этом отбросить идеологические предрассудки, и при заключении любого пакта с теми, кто достаточно умен, всегда учитывать собственные выгоды».[287]

Риббентроп был в восторге и от договора, и от хозяев. «За немногие часы моего пребывания в Москве было достигнуто такое соглашение, о котором я при своем отъезде из Берлина и помыслить не мог и которое наполняло меня теперь величайшими надеждами насчет будущего развития германо-советских отношений. Сталин с первого же момента нашей встречи произвел на меня сильное впечатление. Его трезвая, почти сухая, но столь четкая манера выражаться и твердый, но при этом и великодушный стиль ведения переговоров показывали, что свою фамилию он носит по праву. Ход моих переговоров и бесед со Сталиным дал мне ясное представление о силе и власти этого человека, одно мановение руки которого становилось приказом для самой отдаленной деревни, затерянной где-нибудь в необъятных просторах России, – человека, который сумел сплотить двухсотмиллионное население своей империи сильнее, чем какой-либо царь прежде».[288] Эти слова, написанные в ожидании приговора, можно объяснить попыткой оправдаться перед победителями (?) или перед историей (?), но столь же восторженно Риббентроп говорил о Сталине осенью 1939 г., особенно после второго визита в Москву, что вызывало едкие замечания Чиано.

За подписанием договора последовала моментальная переориентация пропаганды в обеих странах, засвидетельствованная в тот же день передовицей «Правды» (снова хочется крикнуть: «Автора!»). «Содержание каждого отдельного пункта договора, как и всего договора в целом, – говорилось в ней, – проникнуто стремлением избежать конфликта, укрепить мирные и деловые отношения между обоими государствами. Нет никакого сомнения, что заключенный договор о ненападении ликвидирует напряженность, существовавшую в отношениях между СССР и Германией. Однако значение заключенного договора выходит за рамки урегулирования отношений только между обеими договаривающимися странами. Он заключен в момент, когда международная обстановка достигла очень большой остроты и напряженности. Мирный акт, каковым является договор о ненападении между СССР и Германией, несомненно будет содействовать облегчению напряженности в международной обстановке, несомненно поможет разрядить эту напряженность… Вражде между Германией и СССР кладется конец. Различие в идеологии и в политической системе не должно и не может служить препятствием для установления добрососедских отношений между обеими странами. Дружба народов СССР и Германии, загнанная в тупик стараниями врагов Германии и СССР, отныне должна получить необходимые условия для своего развития и расцвета». Совершенно в том же духе высказался и Риббентроп для германского официального информационного агентства DNB перед отлетом из Москвы.

А кто не понял, тот заплатит дважды.

Советская сторона записей переговоров, похоже, не вела; во всяком случае о них ничего не известно даже сейчас, когда обнаружены и предъявлены общественности подлинники секретных протоколов (опустим печальную историю их «сокрытия» и «открытия»). Поэтому я использую германскую запись, из которой приведу наиболее важные в свете нашей темы фрагменты.

«1. Япония. Имперский Министр иностранных дел заявил, что германо-японская дружба ни в каком смысле не направлена против Советского Союза. Более того, мы в состоянии, имея хорошие отношения с Японией, внести действительный вклад в дело улаживания разногласий между Советским Союзом и Японией. Если господин Сталин и Советское Правительство желают этого, Имперский Министр иностранных дел готов действовать в этом направлении. Он соответствующим образом использует свое влияние на японское правительство и будет держать в курсе событий советских представителей в Берлине. Господин Сталин ответил, что Советское Правительство действительно желает улучшить свои отношения с Японией, но что есть предел его терпению в отношении японских провокаций [Налицо сходство с германскими заявлениями относительно «польских провокаций»!]. Если Япония хочет войны, она может ее получить. Советский Союз не боится ее и готов к ней. Если Япония хочет мира – это намного лучше! Господин Сталин считает полезной помощь Германии в деле улучшения советско-японских отношений, но он не хочет, чтобы у японцев создалось впечатление, что инициатива этого исходит от Советского Союза. Имперский Министр иностранных дел согласился с этим и подчеркнул, что его содействие будет выражаться только в продолжении бесед, которые он уже вел на протяжении месяцев с японским послом в Берлине для улучшения советско-японских отношений…

2. Италия. Господин Сталин спросил Имперского Министра иностранных дел о целях Италии. Нет ли у Италии устремлений, выходящих за пределы аннексии Албании? Имперский Министр иностранных дел ответил, что Албания важна для Италии по стратегическим причинам. Кроме того, Муссолини сильный человек, которого нельзя запугать. Он продемонстрировал это во время абиссинского конфликта, когда Италия отстояла свои цели собственной силой против враждебной коалиции. Даже Германия в тот момент еще была не в состоянии оказать Италии ощутимую поддержку. Муссолини тепло приветствовал восстановление дружественных отношений между Германией и Советским Союзом. По поводу Пакта о ненападении он выразил свое удовлетворение.