Когда цветут эдельвейсы - Владимир Топилин

Тяжело вздохнул старик, понял, что рассохлись лыжи от времени, лопнули от напряжения сами. Возможно, от долгого, бесполезного лежания. «Нет, вот в последний раз на них на Осиновую гору поднимусь да отдам Сашке. Пусть дохаживает», — с горечью подумал Еремей Силантьевич и принялся за работу.

Невелика затея просверлить шесть маленьких дырочек и наложить скобки. Для здорового мужика, хорошо владеющего столярным инструментом, час работы. Только не для Еремея с его крючковатыми пальцами и слабыми руками. А тут ещё зрение подводить стало.

Корпит дед над лыжей у печки. Может, сделал бы всё потихоньку, на совесть, но на вечерний сериал к телевизору соседки подходить стали. Не потому, что своих телевизоров нет, а оттого, что в компании хорошо переживать события: как дон Педро будет донне Афигейро читать на ночь сказку. Надо отметить, что в тот вечер собрались все подруги Акулины, жившие на соседней улице. И откуда только узнали, что Еремей лыжи чинит? Не пора ли его в «Тинскую» на лечение везти? Любая соседка, вспоминая прошлые обиды, колкие слова деда Еремея, старается высказать что-то в ответ, чтобы и подругам было весело, и соседа совестно. Только Еремею Силантьевичу нипочём. На каждую дерзость он отвечает такими словечками в рифму, что с потолка извёстка осыпается.

Пока на экране чёрно-белого «Горизонта» крутился рекламный ролик, первой завелась бабушка Авдотья:

— Что это ты, Еремей Силантьевич, никак по девкам лыжи навострил? Смотри, ходить далеко не надо, мы все здесь, как на подбор: красивые да ладные...

— Да нет, Авдотьюшка! На гору подняться надо, еловой бороды насобирать.

— Зачем?

— Так, буду «тампаксы» катать, чтобы вы зноем дышали!

Соседки притихли, зашептались: «Что это такое?» «Да ты что, не знаешь? Это такие свечи, руки смазывать». «Да нет, это валики, чтобы ладони не потели. Девка всё по телевизору показывает». «Так их что, всегда в руках носить надо? А как посуде мыть?»

Дед Еремей от смеха давится в кулак: эх, темнота!

Прошка, в свою очередь, захотела «ужалить» острослового соседа:

— Ты бы, Ерёма, сначала мешок заштопал.

— Зачем он мне?

— Так, с горы поедёшь — в самый раз кости складывать.

Бабушки довольно заулыбались: шутка Прошки удалась, один—один, ничья. Только старому всё нипочем:

— А у меня, там, в кедре, корень жизни припрятан! За ним и иду.

— Ой, ли? Старый кобель! Ты уже не чуешь, откуда ветер дует, а всё туда же! — заохала бабка Мария.

— Не знаю, кто и что чует. Только у вас точно никакого чутья нет: я сегодня на табуретки скипидар с маслом налил, а вы сидите, сказки рассказываете...

Соседки вскочили со своих мест, закрутили головами, захлопали ладонями: «Ой, правда, что-то жжёт!», «Посмотри, Проша, там у меня сзади что?», «Ах, хорошо, что я сегодня синтепоновые гетры одела!..»

— Да не слушайте вы его, подруженьки, — успокоила всех Акулина Мироновна. — Это ведь Еремей, он вам сейчас наговорит... Садитесь назад, не бойтесь.

— У меня скипидар медленно действующий. Потом, когда домой придёте, узнаете... — не унимается дедок.

Соседки притихли; настроение испорчено. Не удалось бабушкам по заранее согласованному сговору Еремея просмеять. Опять старый вылез из воды сухим.

А тот не унимается, кусает бороду от удовольствия, думает, что бы ещё такое придумать. Вот он встал со своего маленького стульчика, подошёл к столу, вроде как чай хлебнуть. А сам в окошко, как глухарь, шею вытянул, удивлённо залопотал:

— Что это, Прошка, около твоего дома машина остановилась? Никак, тётя Дося приехала?!

Бабушки, как картечь из ружья, дружно выскочили на улицу, чуть дверь с петель не сорвали. Даже валенки перепутали. Всем интересно узнать, кто такая тётя Дося. У Прошки и родни-то нет.

Треплет Еремей Силантьевич борода: хороший розыгрыш получился! Будут бабки знать, как старого промысловика на колени ставить. Только кто это там, в комнате?

Дед тихо выглянул из-за шторки — так и есть. Шура Тихонова на кресле спит. Её лошадиные губы издавали завидный, низко тональный храп, от которого на окнах таял лёд. Бабушка — любительница прикорнуть под монотонные разговоры подружек у голубого экрана телевизора. Как только соседка осчастливливала своим появлением хозяев дома, ей сразу уступали законное место: глубокое, велюровое кресло, чтобы та во сне не упала лицом на пол, что происходило с завидным постоянством, если меланхоличная старушка садилась на табурет. Она никогда не обижалась, что за редкое качество натуры «засыпать на ходу» с девических лет её называли Тихоня. Дед Еремей не единожды удивлялся: «Зачем ты, Шура, в гости ходишь? Свой телевизор есть, включай да ложись спи». На что последняя невозмутимо противилась: «Ты что, Еремей? Когда видел меня сонную? Ни в одном глазу».

Данное обстоятельство пришлось как нельзя кстати. Еремей Силантьевич вспомнил, что Тихоня не раз рассказывала всем, как он в молодости упал с сеновала с её сестрой Ириной на корову. При этом она в деталях обрисовывала то, в каком состоянии находился он и сестрица, а их бабка, доившая на зорьке корову, подумала, что ей в наказание с небес упали голые бесы. Дед хмурился: «Когда это было? Шестьдесят лет прошло, а ты всё помнишь. Завидуешь, что на Иркином месте была не ты?»

Недолго думая, как «прижечь» соседку, он вдруг вспомнил о её приданом: два продолговатых ящика, в которых баба Шура хранила своё состояние. Были там вафельные тряпочки, которыми она сорок лет назад протирала вымя у своей коровы, латаные валенки, резиновый калош, кедровый лоток для промывки золота, капроновый чулок со старыми деньгами, ситцевый платок, который она нашла во время войны, и прочие другие, не менее важные вещи, которые могли пригодиться щепетильному Плюшкину в лучшие времена.

Забежал дед в комнату, что есть силы пнул босой ногой по креслу:

— Что спишь, старая? Витька Кадочкин твоё барахло за спирт менять понёс!

Подскочила Тихоня с места, засверкала рыбьими глазами и, не разобравшись, в чём дело, босая выбежала из избы. Не могла баба Шура спросонья разобрать, что Витька Кадочкин помер тридцать лет назад.

Сел Еремей Силантьевич доделывать лыж. Хорошо! Всех бабок разогнал, никто не мешает подковырками. Акулина и та на Досю купилась.

Прошло достаточно времени. Промысловик вторую скобку наложил, осталось две дырки прожечь, ещё одну скобу стянуть да камус залатать. Хлопнула входная дверь, в дом вошёл Саша Полынин. Увидев, чем занимается наставник, забыл о приветствии:

— Еремей Силантьевич, что это, в тайгу собрался?

— Точно, так, — подтвердил старик.

— Один?!

— Пошто один? С тобой пойдём. Если хочешь, можешь зазнобу свою пригласить. Втроём оно всё веселее, чайку у костерка хватить. Потом когда ещё придётся?

— И куда пойдём?!