Разбойничья злая луна - Любовь Лукина

Вторая линия, подчиняясь приказу, замедлила ход, разбилась на отдельные караваны и замерла в ожидании. Оставалась ещё опасность флангового удара, кроме того, отдельные суда Харвы могли пронизать схватку навылет, и тогда бы ими, по замыслу Кахираба, занялись караваны резерва.

В это страшное славное утро, стоя на палубе недвижного «Самума», Ар-Шарлахи окончательно уяснил для себя, в чём заключается истинный гений полководца. Именно гений, а не талант. Гению наплевать на какие бы то ни было правила и условности. Вообще-то перед битвой принято приостановиться, давая противнику возможность перестроить походную колонну в боевые порядки. Кахираб счёл эту вежливость излишней и сразу поставил Харву в положение, близкое к безвыходному. А сам Ар-Шарлахи? Разве все его подвиги не объяснялись полным забвением, а точнее — просто незнанием военных законов?.. Захват первой каторги, налёт на Зибру… Впрочем, что взять с разбойника!.. Кстати, его будущий тесть Гортка Первый (вне всякого сомнения, великий полководец) тоже, говорят, начинал с разбоя…

Из оцепенения его вывели раздавшийся впереди оглушительный треск, скрежет и вой — там, в плотной клубящейся песчаной мгле, столкнулись армады. Путались снасти, кренились корпуса, ломались оси и мачты… Дальше пошла резня. Ветер сносил желтоватую пелену к северо-западу, открывая жуткую сумятицу битвы. На «Самуме» взлетел условный вымпел, снова раздались отрывистые команды, и оба крыла второй линии двинулись в обход общей кипящей свалки — навстречу замыкающим караванам Харвы. Около десятка кораблей под зелёными флагами выбрались из боя и тут же были атакованы караванами резерва. «Самум» и четыре судна охраны по-прежнему стояли неподвижно. Ветер внезапно стих, и Ар-Шарлахи обдало жаркой липкой волной звуков: лязг, вопли, хрипы, треск и вой пока ещё невидимого пламени…

«И всё это из-за меня?..» — пришла неуверенная, запинающаяся мысль. Пришла и убила.

— Когда?.. — бешено выкрикнул где-то рядом Кахираб. — Я спрашиваю, когда он будет здесь?..

Ар-Шарлахи обернулся. Кахираб стоял с искажённым лицом, прижимая к губам свою металлическую черепашку с выдвинутым стержнем. Выслушав ответ, выругался по-своему, мелодично и яростно, затем резко повернулся к Ар-Шарлахи.

— Уходим! — бросил он. — Берём охрану и уносим ноги!.. Если унесём, конечно…

— Погоди… — ошеломлённо вымолвил тот. — Зачем? Мы же побеждаем…

— Победителей не будет, — злобно ответил тот. — Будут одни трупы. Так что давай не терять времени…

— Да что случилось?!

— Песчаная буря, — как-то сразу поникнув, сказал Кахираб. — Идёт прямо на нас…

Он подошёл к борту и, тоскливо прищурясь, оглядел зыбкий горизонт. Потом, должно быть, хотел обернуться и отдать приказание сигнальным, но в этот момент произошло нечто странное. Ар-Шарлахи показалось, что кто-то невидимый ударил Кахираба в грудь, а в следующий миг в лицо брызнуло горячим, едким, омерзительно знакомым. Кровь…

Кахираб медленно опрокидывался навзничь, а в спине у него зияла вырванная вместе с куском балахона дыра глубиной с кулак. Ар-Шарлахи непроизвольно шагнул вперёд и подхватил его под мышки, не дав грянуться о палубу. И, лишь ощутив вес обмякшего тела, понял, что это не сон и не бред.

— Что с ним? — Резкий, как щелчок вымпела, голос Алият.

Ар-Шарлахи вскинул голову. Вокруг уже стояли человек шесть.

— Пригнись!.. — прохрипел он, осторожно выглядывая поверх низкого фальшборта. Мёртвая зыбь мелких барханов, нигде ни движения, ни пятнышка…

— Убит, — не веря, произнесла опустившаяся на колени Алият. — Чем же это его?..

На груди Кахираба высыхало, испаряясь, кровавое пятнышко. Входное отверстие было не толще пальца. Такие раны обычно остаются от удара стилетом.

— Завернуть в ковёр — и в трюм, — сипло распорядился Ар-Шарлахи, поднимаясь с настила. — Людей — на ведущие барабаны. Задраить все люки. Охране передай: уходим…

— Как уходим? Куда? — Алият не договорила. Ар-Шарлахи проследил направление её внезапно остекленевшего взгляда и невольно отступил на шаг. В белёсом выжженном небе творилось нечто дивное. Словно сказочный дракон криво вытягивал одну за другой безголовые толстые шеи, наползая откуда-то с севера, и надвигающиеся эти отростки были пыльно-жёлтого цвета.

— Самум! — ахнула Алият. — Все вниз! Песчаная буря!..

Лениво, словно растягивая удовольствие, пыльный дракон сначала пожрал солнце и лишь потом рухнул на пустыню всем весом своего огромного бурого брюха. День обратился в грязноватые сумерки, за тонкой деревянной обшивкой бортов взревело, заскрежетало. Всё, что успели, — это развернуть корабль рогом к ветру. Уже вторым порывом «Самум» стронуло и поволокло, как щепку, кормой вперёд. Попытки заякориться успехом не увенчались. Оба каната лопнули с поразительной лёгкостью. Притормаживая рулевым колесом, корабль трясся и переваливался по песчаной зыби, то упираясь, то отпрыгивая сразу на добрую сотню шагов.

Страшно было представить, что сейчас творится на поле боя, где ревущий, насыщенный песком ветер швыряет друг на друга целые караваны, слепит и сбивает с ног пеших, настигает и бьёт насмерть.

Все люки были задраены, все щели заткнуты, но песок проникал повсюду, сеялся по лестницам, плавал по полу, вис в воздухе, затекал в каюты. За иллюминаторами кипела бурая воющая мгла.

К ведущему барабану было невозможно приблизиться, сунешься — перемелет.

* * *

Сколько всё это продолжалось, сказать невозможно. Невозможно даже было уловить момент, когда день сменился ночью. Ар-Шарлахи несколько раз пытался поговорить с Тианги, но его металлическая черепашка, как, впрочем, и черепашка Кахираба, отвечала лишь колючим треском и змеиными шорохами. Отчаявшись, он передал командование Алият и рухнул на низкое ложе в своей каюте. Будь что будет… Лежал и слушал, содрогаясь, рёв ветра, скрежет песка, треск дерева — слушал и удивлялся только тому, что оси и мачты ещё целы, что корабль ещё не положило набок, что ни одно из колёс ещё не потеряно…

Кажется, он даже умудрился заснуть и очнулся, вздрогнув, лишь когда почувствовал, что тряска кончилась. Было черно, как в бархане. На ощупь нашёл дверь и, приоткрыв, крикнул, чтобы дали огня. С глиняным светильником в руках поднялся в рубку. Там была одна Алият, сидящая, скрестив ноги, перед точно такой же плошкой с плавающим розовым язычком пламени. Приподняла голову, взглянула.

— Уцелели, — сообщила она тихо и равнодушно. — Странно…

— Почему одна? — спросил он, закрывая крышку люка. — Где штурвальные?

— Отправила отдыхать. Тут от них и раньше-то проку не было… Да и от меня тоже.

— А что снаружи?

— Да вроде ночь…

Ар-Шарлахи отворил дверь, ведущую на палубу, и шагнул в непроглядную тьму. Тут же выяснилось, что ни единого вдоха он не может сделать даже сквозь повязку. Пыль стояла стеной. Ар-Шарлахи поспешно отступил, снова прикрыл дверь и принялся протирать мгновенно запорошенные глаза.