Лоренцо Великолепный - Наталья Павлищева

Томмазо Содерини советовал Лоренцо:

– Отправь в Милан Никколо Мартелли. Он дружен с Лодовико и сумеет убедить того не предавать Флоренцию.

Великолепный грустно усмехнулся:

– Что сейчас стоит дружба, да и любой союз тоже? Но ты прав, туда нужно отправить Мартелли. И не только туда, и не только Мартелли. Кажется, пришла пора договариваться со всеми и на их условиях.

Причина думать именно так у Лоренцо была.

Лодовико Моро был очень воинственным, но в данный момент воевать не желал, ему важней закрепить свое положение в герцогстве. Одним из первых его действий стала отправка послов в Рим и Неаполь.

Папа Сикст обрадовался, его договоренность с Миланом выбивала почву из-под ног у Медичи окончательно. Одновременно Джироламо Риарио тайно начал переговоры с Венецией. Светлейшая Республика пожелала получить часть Феррары, на что папский племянник не возражал.

В самом конце октября Лоренцо решил сам посмотреть, что же за войска у его республики, которым приходилось платить немалые деньги, но толку от которых почти не было. Он рассказывал Содерини:

– Печальное зрелище. Они могут быть героями, в чем я сомневаюсь, ведь это наемники, но даже если так, превосходство у Рима и Неаполя в два раза! Плохо вооружены, у командиров разброд, каждый тянет на свою сторону. У нас времени только до весны, весной наша армия либо разбежится, либо будет попросту уничтожена. – И вдруг поправил сам себя: – У меня времени до весны.

– Чем я могу тебе помочь? Нужно собрать ополчение, попытаться хоть как-то вооружить его. Поискать еще наемников.

– Нет! Хватит войн. Лодовико Моро ведет переговоры с королем Ферранте и с папой Сикстом. Неаполь запросил, на какие уступки мы готовы пойти, чтобы заключить мир.

– И? – осторожно поинтересовался гонфалоньер.

– Придется отдать все, что они захватили к этому моменту.

– Лоренцо, ты с ума сошел?!

– Весной они отберут остальное, к тому же разорят Флоренцию дочиста. Купцы жалуются на то, что торговать невозможно, Тоскана окружена войсками, грабят не одни, так другие. Горожане стонут от налогов. Завтра Филиппо Строцци отправится в Неаполь с моим согласием на переговоры.

– Ты решил договариваться с Неаполем?

– Да. Из них двоих – папы и короля Ферранте – я выбрал второго. Рим даже не оповестил меня о том, что говорилось на встрече послов Милана в Ватикане.

Содерини налил себе вина, сел подле камина, некоторое время смотрел на пламя, потом заметил:

– Но Строцци купец, король Ферранте хотя и дружен с ним, но договариваться не станет.

– Я сам поеду.

– Ты с ума сошел?! Может, еще в Рим поедешь?

– В Рим нет, а в Неаполь поеду, вернее, поплыву.

– Вот-вот, в гости к королю Ферранте он поплывет в декабре, когда ни один нормальный капитан в море не выходит.

Лоренцо тоже налил вина, отхлебнул и невесело рассмеялся:

– Если судьба, то доплыву и вернусь, а на нет и суда нет.

– Подумай о семье. У тебя семеро детей, жена, мать…

– А ты на что? Неужели не поможешь, если осиротеют? Лучше помоги найти деньги на поездку. Мне много надо, а в банке пусто.

– В казне тоже, – вздохнул Содерини.

– Ладно, сам найду.

– Что ты задумал?

Теперь Лоренцо некоторое время смотрел на языки пламени, отставил пустой бокал, усмехнулся:

– Заложу поместья.

– Час от часу не легче. Хочешь остаться только с этим домом?

– Если не удастся ничего исправить, то и он будет не нужен. Ты не понимаешь, что, добравшись до Тосканы всерьез, Риарио разорит все? А наши горожане поддержат.

– Не греши, тебя любят в городе.

– Только пока я щедрый, а не станет денег, сразу разлюбят. Дед понимал это и всегда покупал любовь. Нет, горожане могут поддержать и защитить, но недолго. Я понял, что народ не бездонная бочка, из него нельзя черпать год за годом, пора ослабить давление, не то рванет. А новые налоги именно к этому и приведут.

– Где ты заложишь поместья?

– Деньги есть, но они у моих троюродных братьев Лоренцо и Джованни ди Пьерфранческо. Это их часть наследства деда. Вот эти деньги возьму, если не хватит, тогда подумаем. Но сначала надо дождаться согласия Ферранте разговаривать со мной.

– Но ты не можешь договариваться только с ним. Что, если представители папы заартачатся и откажутся, ты же отлучен, грешник великий.

– Я поеду, но ты отправишь еще людей официально. Только сначала дай уехать мне.

Они еще долго обсуждали задумку Лоренцо. Томмазо сокрушался:

– Это очень опасно, Лоренцо.

– Не опасней, чем сидеть во Флоренции без дела в ожидании, когда придут и убьют. Жалко лишь, что моего верного Паоло нет.

– Где он, кстати?

– Отправился в Константинополь ловить Бандини.

– Все никак не успокоишься?

– Да рад бы. Уже жалею, что отправил.

Паоло легок на помине – через день появился сам.

– Милорд, Бандини найден, пойман и доставлен к визирю. Наши посланники повезут его сюда. Я не стал оставаться, вам нужней.

– Ты правильно сделал. Но не упустят ли его? Не отпустит ли в ответ на щедрые посулы этот визирь?

– Не отпустит. Бандини нечего сулить, и в Константинополе это знают. Как знают и то, что получат вторую половину золота только тогда, когда он будет во Флоренции.

– Какую еще вторую половину? Где ты взял золото, чтобы заплатить?

– У Бандини, конечно. Не ваше же отдавать.

Паоло был невозмутим, словно дело касалось мелочи.

– Не упустили бы наши…

– Нет, при нем будут люди визиря. Они должны забрать оплату после всего.

– А где эта вторая часть золота? Ты вез его с собой?

Паоло развел руками:

– Милорд, я похож на человека, карманы которого битком набиты золотыми кружочками? Нет, оно в Константинополе, нужно будет лишь передать ключ и слова для получения. Назовите надежного человека, который примет Бандини и расплатится с людьми визиря. Это обязательно, иначе…

– Томмазо Содерини, ему можно доверять.

– Это не все, милорд. – Паоло достал свернутые трубочкой листы и протянул Великолепному. – Вот это записано со слов Бандини визирем. Здесь его признание роли каждого, о ком он знал, а знал почти все. Здесь есть и о благословении папы на убийство.

– Бандини скажет, что его пытали и вынудили оклеветать папу.

– Не скажет. Он рассказал все в обмен на обещание быть выпущенным из темницы. Бандини так хочет жить, что был готов уйти голым и босым, только бы не вернуться во Флоренцию.