Загадка улицы Блан-Манто - Жан-Франсуа Паро

— Сударыня, — начал он, — наверное, не стоит рассказывать, что мы увидели в потайном коридоре, проложенном под вашим домом. Но полагаю, вы еще не знаете, что тот, кто с нашим приходом бежал из вашей спальни, задержан в садике при церкви Блан-Манто. И признался в совершенном преступлении.

Выражения изумления, ужаса, лихорадочно бьющейся мысли ежесекундно сменяли друг друга на лице Луизы.

Неожиданно она выставила вперед руки и, бросившись на Николя, длинными ногтями попыталась расцарапать ему лицо. Увернувшись, молодой человек схватил ее за запястья и крепко сжимал их до тех пор, пока пристав не связал ей руки. В конце концов им удалось привязать разъяренную женщину к стулу.

— Что вы с ним сделали? — вопила она. — Вы ошибаетесь, вы с ума сошли, это не он! Он тут ни при чем!

Она выгибалась, на губах ее выступила пена.

— Тогда кто же?

— Другой, трус и негодяй! Тот, кто сначала хотел меня, и потом бросил! А еще говорил, что его совесть замучила! Душа не на месте! Что не хочет больше обманывать друга! Тоже мне, честный человек нашелся! Спал с женой приятеля, которому был стольким обязан! Это он пришел ко мне на свидание. Он был в борделе у Полетты вместе с Ларденом и Декартом. Он пришел поздно, ему было стыдно, но он уже не мог обходиться без меня. Он давно трусливо прятался у меня под юбкой. Да и остался только потому, что был уверен, что Ларден проведет ночь в борделе. Но Ларден вернулся раньше, чем предполагалось. Они подрались, и Семакгюс задушил его. Ну и что мне оставалось делать? Жена, муж, любовник… Я стала сообщницей, а это верная смерть. Мы раздели тело, бросили его в подземелье и стали ждать, пока крысы обгложут его дочиста. От скелета избавиться не в пример проще — собрал кости в мешок и ночью бросил в Сену. Из-за этого пришлось выгнать кухарку. Эта мегера повсюду совала свой нос. Потом мы повесили в подвале кабана: запах одной гниющей туши перекрыл запах другой. Я ни в чем не виновата. Я ничего не сделала. Я не убивала.

— Итак, по вашим словам, муж застал вас с доктором Семакгюсом, у них произошла драка и во время драки доктор убил вашего мужа?

— Да.

Николя решил разыграть козырную карту.

— Значит, Моваль невиновен? Тогда почему он берет вину на себя?

— Не знаю. Чтобы спасти меня. Он меня любит. Я хочу видеть его. Отпустите меня!

И она потеряла сознание. Они отвязали ее, усадили в кресло, и Николя потер ей виски уксусом. Но госпожа Ларден не очнулась, поэтому Николя приказал немедленно отправить ее в Консьержери и вызвать к ней тюремного лекаря.

Появился Бурдо; стоя за дверью, ведущей в погреб, он все слышал. Сгорая от нетерпения, Николя принялся торопливо излагать свои соображения по поводу признаний Луизы Ларден.

— Трюк удался, но результат рождает больше вопросов, чем мы получили ответов. Надеюсь, вы заметили, Бурдо, что она утверждает, что Лардена задушили. Поэтому истину мы узнаем только после вскрытия и внимательного исследования останков. Впрочем, наши предположения об отравлении не слишком противоречат ее показаниям. Вспомните заключение Сансона по поводу убийства Декарта, отравленного, а потом задушенного. Надо все как следует проверить, чтобы сходство обоих убийств не ввело нас в заблуждение. Если все подтвердится, положение Семакгюса осложняется. Он мог убить комиссара как здесь, так и у себя в Вожираре. В обоих случаях у него нет алиби, зато причин, побуждающих убить и Декарта, и Лардена, предостаточно. Особенно Декарта, который был его соперником не только в любви, но и на медицинском поприще. Хотя спор между сторонниками и противниками кровопускания, похоже, не самая веская причина для убийства…

— Вы забываете, что Декарт обвинил его в убийстве Сен-Луи.

— Я об этом помню. Но в той версии, которую я сейчас выстраиваю, Сен-Луи пребывает среди живых и выступает в роли сообщника своего хозяина.

— Тогда какую роль вы отводите Мовалю?

— Его присутствие ощущается всюду. Он сидит в засаде и ведет охоту на зверя, которого я назвать не могу, но который играет в этом деле далеко не последнюю роль.

— О! Понимаю, — усмехнулся Бурдо, — вы попали в число доверенных лиц сильных мира сего и расследуете гибель комиссара Лардена не только для того, чтобы найти его убийцу. Что ж, у нас в полиции есть свои паршивые овцы, и понятно, что господин Сартин не хочет огласки. Так вот почему вас наделили полномочиями, выходящими за рамки обычных….

Николя промолчал, предпочитая, чтобы инспектор удовлетворился собственной гипотезой. В сущности, предположение Бурдо было недалеко от истины, но оставляло в тени дело государственной важности, которое Николя обязался хранить в тайне. Даже если Бурдо и чувствовал некоторую досаду на Николя за его молчание, он был достаточно опытен и дисциплинирован, чтобы обижаться на него за это. Николя ужасно сожалел, что не может посвятить помощника в главную цель расследования, ибо способности инспектора ему, без сомнения, очень бы пригодились. Однако он прекрасно понимал стремление начальника полиции не касаться подробностей, в связи с которыми могло бы всплыть имя короля. Вынужденное молчание заставляло его постоянно контролировать самого себя, и этот контроль давался ему нелегко. Но он знал, что отныне умение молчать и недоговаривать становится главным его достоинством. На протяжении всего расследования он находился в постоянном напряжении, прекрасно понимая, что порученное ему дело является для него проверкой. И с тоской убеждался, что служба далеко не всегда положительно действует на его характер. Но именно в службе он постоянно черпал новые силы. Склонность к тайнам и секретам была глубоко заложена в его натуре, а потому линия его жизни выстраивалась вполне определенно. С одной стороны, его тянуло к людям, с другой — он старался не пускать их в свою внутреннюю жизнь. Когда кто-то слишком резко приближался к нему, он, подобно пугливому зверю, немедленно отскакивал в сторону. Не он выбирал себе ремесло, но если этот выбор позволил ему развить заложенные в нем способности, значит, он сделан правильно.

Останки водрузили на носилки и оттащили в мертвецкую для освидетельствования. И сразу отправили гонца к Сансону.

Желая убедить Бурдо, что урок, преподанный ему самоубийством Брикара, не прошел для него даром, Николя пригласил его отправиться вместе с ним в Бастилию и допросить там Семакгюса. Распорядившись запереть Луизу Ларден в секретную камеру, сыщики взяли фиакр и поехали в королевскую тюрьму. По дороге Николя размышлял, как лучше построить допрос Семакгюса. Во что бы то ни стало ему следовало избежать двух подводных камней. Во-первых, не дать подозреваемому, превосходящему его по возрасту и жизненному опыту, заговорить себя. А во-вторых, приглушить чувство дружбы, которое он по-прежнему питал к Семакгюсу, подозреваемому уже в двух преступлениях.

Рассеянно глядя на оживленную улицу, он заметил, что горожане, готовясь к праздничной процессии Жирного быка, начали украшать фасады домов. Николя, ставший парижанином совсем недавно, уже знал, что процессия, сопровождавшая животное, убранное цветами, лентами и разными побрякушками, доставляла полиции лишнюю головную боль, так как в этот день черни дозволялись любые вольности. Процессия начинала шествие от парижской бойни, как раз напротив Шатле, и двигалась на Сите, где приветствовала заседавший во Дворце правосудия парламент. Затем она возвращалась обратно, животное забивали, разрубали тушу и съедали. Но иногда подмастерья мясников, являвшихся устроителями этого праздника, не дождавшись Жирного четверга, начинали дефилировать по улицам и веселиться уже со вторника или среды, разгуливая не только по тем улицам, где предстояло прошествовать быку, но и в отдаленных кварталах города.