Моя миссия в России. Воспоминания английского дипломата. 1910-1918 - Джордж Уильям Бьюкенен

Посол США стал первым, кто официально признал Временное правительство, 22 марта, – достижение, которым он всегда очень гордился. К несчастью, я несколько дней пролежал с сильной простудой, и только 24 марта во второй половине дня смог встать и прийти вместе со своими французским и итальянским коллегами в министерство, где нас ожидал князь Львов и все члены его правительства. Как старейшина дипломатического корпуса, я должен был говорить первым. Выразив удовольствие по поводу начала наших отношений и заверив в своей поддержке по всем вопросам, касающимся укрепления нашего союза и ведения войны, я далее сказал: «В этот торжественный час, когда перед Россией открывается новая эра прогресса и славы, более чем когда-либо необходимо не упускать из виду Германию, ибо победа Германии будет иметь последствием разрушение того прекрасного памятника свободе, который только что воздвиг русский народ. Великобритания протягивает руку Временному правительству, убежденная, что это последнее, верное обязательствам, принятым его предшественниками, сделает все возможное для доведения войны до победного конца, употребляя особые старания к поддержанию порядка и национального единства, к возобновлению нормальной работы на фабриках и заводах и к обучению и поддержанию дисциплины в армии. Да, господа министры, если я сегодня имею честь приносить вам поздравление дружественной и союзной нации, то это потому, что мое правительство хочет верить, что под вашим высоким водительством новая Россия не отступит ни перед какими жертвами и что, солидарная со своими союзниками, она не сложит оружия до тех пор, пока те великие принципы права и справедливости, свободы и национальности, защиту которых мы взяли на себя, не получат крепкой опоры и утверждения».

Затем речи говорили двое других послов, после чего господин Милюков от лица своих коллег заверил нас, что Временное правительство твердо намерено придерживаться соглашений и союзов, заключенных их предшественниками, и продолжать войну до победного конца.

Моя речь в целом была принята хорошо, хотя одна газета предупредила меня, что я не могу говорить с представителями свободной России тем же языком, что и с «приспешниками царя».

Те из моих читателей, которые имели терпение проследить вместе со мной за последовательными стадиями русской революции вплоть до нашего признания Временного правительства, надеюсь, не станут верить обвинениям, будто я принимал какое-либо участие в ее осуществлении. Тем не менее многие люди по-прежнему верят, что я был ее движущей силой, что я тянул за невидимые нити и направлял ход событий. С момента моего возвращения в Англию в начале 1918 года эти обвинения неотступно меня преследовали, и я так и не смог от них избавиться. Многие из моих бывших российских друзей по-прежнему относятся ко мне с подозрением, а некоторые даже отказались общаться со мной, считая меня косвенным виновником тех несчастий, которые обрушились на страну и на их последнего императора.

Рассказы о моей революционной деятельности столь же многочисленны, сколь смехотворны. Вот два типичных примера.

В 1919 году, весной, я приехал в Мальборо-Хаус, чтобы повидаться с Артуром Дэвидсоном, одним из самых давних и близких моих друзей, чью смерть многие из нас оплакивают. Он говорил мне, что некоторые легковозбудимые люди склонны верить некоторым из этих историй, когда один из моих русских друзей, состоявших в свите императрицы Марии,[85] вошел в комнату. После обычного обмена приветствиями я спросил его, не подозревает ли он меня в причастности к революции. «Ну, – сказал он, – трудно поверить, что это не так, после всего того, что писали газеты». На мой вопрос, что же соизволили написать обо мне в газетах, он ответил: «Я читал, что, когда на Марсовом поле хоронили жертв революции, вы в парадной форме присутствовали на церемонии вместе со всем своими сотрудниками, и даже произнесли речь, в которой восхваляли революцию, и в заключение выразили надежду, что недалек тот день, когда Англия последует примеру России и избавится от своего короля». – «Это, – ответил я, – действительно последний предел. Если русские верят подобным историям, то они готовы поверить чему угодно. Неужели вы думаете, что, произнеся такую речь, я мог бы остаться послом в Петрограде, а по возвращении в Лондон удостоился бы милостивейшего приема от своего государя?» Он не мог отрицать силы такого аргумента и взял назад свои обвинения.

Другая история еще смешнее. В 1918 году на одном из завтраков в Лондоне ее, однако, совершенно не шутя, рассказывал один бывший дипломат, ныне покойный, а одна дама, которая при этом присутствовала, передала ее мне. «Бьюкенен, – сказал экс-дипломат, – считал, что германское влияние при российском дворе стало настолько всеобъемлющим, что предотвратить выход России из войны и заключение сепаратного мира можно лишь с помощью революции. Для этой цели он сошелся с крайними социалистами и посещал их революционные собрания, наклеив фальшивый нос и бороду». Поскольку я не говорил по-русски, такая маскировка вряд ли могла бы быть эффективной.

Истории, подобные этой, не требуют никаких комментариев, но я не могу обойти молчанием более серьезные обвинения, выдвинутые против меня в статьях и письмах, которые появляются в прессе различных стран. Для моих целей достаточно привести в качестве примера одну из недавних статей, которая благодаря всемирной известности опубликовавшего ее издания привлекла к себе внимание широких слоев общества. Мне указал на нее господин, который ранее занимал высокий пост на французской дипломатической службе. Он по-дружески попросил меня рассказать ему о роли, которую я сыграл в революции, чтобы он мог сгладить неблагоприятное впечатление от политики британского правительства по отношению к России, которое сложилось в определенных парижских кругах благодаря упомянутой статье.

В июне прошлого года журнал «Ревю де Пари» опубликовал первую из целой серии статей, написанных княгиней Палей, вдовой великого князя Павла Александровича, и озаглавленных «Воспоминания о России». В ней она заявляет следующее: